Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
Нельзя не обратить внимание на то, что кастильский дипломат некорректно указывает имена, а также называет «по-испански» должности этих лиц. Однако, основываясь на сравнении его сообщения с информацией тимуридских историков, можно с уверенностью утверждать, что «главным алькальдом в этом городе», несомненно, был Ходжа Мухаммад Давуд, а под «Буродо Мирасса», по всей видимости, фигурирует Мухаммад Джильда (Джалд, Джалуда и проч.).
Как видим, статус обоих лиц, привлеченных к ответственности, был достаточно высок. Оба сановника принадлежали к «старшим писцов», или «начальникам канцелярии»[66]. Исполнение ими этих обязанностей во многом объясняет, почему именно на них было возложено руководство строительством мечети Биби-ханым: писцы заведовали хозяйственными вопросами в соответствующих ведомствах, так что вполне могли справиться с контролем расходов денег и строительных материалов и надзором за ходом и качеством строительства.
Кроме того, процитированные выше источники содержат более всего интересующие нас сведения о некоторых действиях процессуального характера, позволяющих сформировать некие представления не только о ходе данного разбирательства, но и в целом об осуществлении суда в Чагатайском улусе на рубеже XIV–XV вв.
Так, оба подозреваемых были связаны и взяты под стражу – вероятно, имелись основания считать, что они могли скрыться.
Доказательства по делу добывались прежде всего путем допроса подчиненных главных преступников – «канцелярских и чиновников». В источниках нет сведений о том, что изучались какие-либо другие доказательства помимо их устных показаний. Однако позволим себе предположить, что в суде могли быть использованы и письменные доказательства, на основе которых стало возможным уличить основных обвиняемых в казнокрадстве и незаконном использовании строительных средств. Не будем забывать, что речь шла все-таки о писцах, и, следовательно, вероятность изучения документов, связанных со строительством мечети, представляется достаточно высокой.
«Канцелярские и чиновники», видимо, проходили по делу в большей степени как свидетели обвинения своих патронов, а не как их сообщники. Не случайно сами они отделались лишь тем, что Тамерлан им «строго поставил на вид». Вполне вероятно, что причиной столь мягкого наказания стала их готовность «сотрудничать со следствием».
Что же до Ходжи Мухаммада Давуда и Мухаммада Джильда, судя по всему, отрицавших свою вину, то они были подвергнуты пыткам, заставившим их сознаться в своих преступлениях (взяточничестве и лихоимстве), после чего, согласно Йазди и Клавихо, были повешены[67], несмотря на упомянутые Клавихо попытки вернуть похищенное из казны. По сведениям же Ибн Арабшаха, Мухаммад Джильда, который, оказывается, на похищенные средства возвел медресе в честь собственной жены, был «разорван на куски»[68]. Имущество приговоренных было конфисковано, а члены их семей проданы в рабство.
Обращает на себя внимание тот факт, что к ответственности не были привлечены непосредственные исполнители строительных работ – старшины строителей, производителей стройматериалов и др. Позволим себе предположить, что причиной этого мог быть особый статус соответствующих ремесленных объединений – так называемый дербест, являвшийся неким аналогом феодального держания. Согласно исследованиям специалистов, дербест представлял собой пожалование ремесленных корпораций под контроль высокопоставленным сановникам, которые контролировали их деятельность и получали с них в качестве дохода те суммы, которые до учреждения дербеста шли в казну в качестве налогов. При этом за такими ремесленными объединениями сохранялась (в качестве повинности) обязанность осуществлять свою профессиональную деятельность в пользу государства [Беленицкий, 1940, с. 45, 46]. Таким образом, Ходжа Мухаммад Давуд и Мухаммад Джильда могли быть держателями дербеста, а следовательно, и лицами, ответственными за качество работ, осуществляемых этими ремесленниками, равно как и за любые допущенные ими нарушения.
Второе дело нашло отражение лишь у Р. де Клавихо: видимо, в глазах тимуридских авторов оно было слишком малозначительным по сравнению с предыдущим. Кастильский дипломат сообщает следующее: «Кроме того, [Тамурбек] велел судить некоторых лавочников за то, что они продавали в его отсутствие мясо по более высокой цене, чем оно [на самом деле] стоило. Потом учинил расправу с некоторыми башмачниками, сапожниками и прочими ремесленниками за то, что они продавали [слишком] дорого [свой товар]; приказал взять с них [обратно] лишние деньги» [Клавихо, 1990, с. 121].
В отличие от дела о строительстве мечети, данное разбирательство описано довольно кратко. В частности, у нас нет сведений о том, каким образом Тамерлану стало известно о завышении цен торговцами и ремесленниками. Поэтому здесь мы также можем лишь высказать предположение, что дело было возбуждено по ходатайству самаркандского мухтасиба – чиновника, надзирающего за соблюдением канонов шариата, в том числе в торговой и ремесленной сферах [Беленицкий и др., 1973, с. 301–302] (см. также: [Behrnauer, 1861; Floor, 1985]).
Названная должность появилась в мусульманских государствах на заре ислама[69] и вскоре получила широкое распространение во всем мусульманском мире. Поначалу мухтасиб был помощником кади, но потом стал назначаться на должность непосредственно правителем государства или наместником области. Уточнение обязанностей мухтасиба происходит в XI в., а в XII в. даже стали появляться специальные трактаты о его должности и обязанностях [Курпалидис, 2005, с. 420–422].
В определенных случаях мухтасиб мог и сам привлекать к ответственности нарушителей, однако вопросы, связанные с уровнем цен, не входили в их число [Беленицкий и др., 1973, с. 304]. Соответственно, выявив такое нарушение, он мог обратиться к правителю. Скорее всего, подобное обращение мухтасиба и стало основанием для возбуждения дела, которое пришлось разбирать Тимуру.
Нет сомнения, что, как и в деле о строительстве мечети, были допрошены пострадавшие от завышенных цен (Р. де Клавихо упоминает о распоряжении Тамерлана вернуть «лишние деньги») и, конечно же, сами преступники. Однако данное преступление не было столь серьезным, как разобранное в рамках предыдущего процесса, да и лавочники с ремесленниками не являлись столь высокопоставленными лицами, как Ходжа Мухаммад Давуд и Мухаммад Джильда[70]. Поэтому источник не содержит сведений о том, что нарушители были приговорены к смертной казни: их лишь заставили вернуть незаконно взятое сверх официальной цены и покинуть место торговли. Более того, далее кастильский дипломат упоминает о том, что они не только сохранили свои жизни, но еще и посчитали приговор несправедливым: «По этой причине многие жители [Самарканте] были недовольны, говоря, что [сеньор] приказал им уйти из города и пойти [в орду] только для того, чтобы их разорить» [Клавихо, 1990, с. 122].
Подводя итоги проведенного исследования, мы можем сделать два вывода.
Во-первых, Тимур не упускал случая продемонстрировать свое правосудие, тем самым закрепляя формируемый им образ идеального правителя, чья справедливость в равной степени распространялась на всех его подданных. Этим объясняется тот факт, что он рассматривал не только дела высокопоставленных чиновников, но и сравнительно мелкие случаи – такие, как дело, связанное с нарушением порядка ценообразования.
Во-вторых, несмотря на то, что оба проанализированных в рамках данного исследования судебных дела были так или иначе связаны с исламом и шариатом, ни один источник не содержит сведений о том, что Тамерлан выносил
