Очерки культурной истории обуви в России - Мария Терехова
Французская революция, как и другие социально-политические катаклизмы сопоставимого масштаба — войны и перевороты, существенно повлияла на костюм. В частности, в первые годы после революции носить старорежимную обувь на каблуках, украшенную роскошными пряжками, порой стоившими целое состояние, стало просто опасно[5]. Тем не менее нельзя утверждать, что переворот в истории костюма случился на пустом месте и лишь по социально-политическим причинам, — скорее, Французская революция заострила и радикально ускорила те эстетические тенденции, которые зародились в европейской культуре уже к 1770–1780-м годам. Что касается обуви, то, по справедливому замечанию кураторов лондонского музея Виктории и Альберта, «обувная мода постепенно упрощалась с 1780-х годов, но события во Франции послужили катализатором перемен» (Accessories: Shoes 2017: 55). Модная форма носка постепенно расширялась: от заостренной в начале века до почти квадратной к середине 1820-х годов — и в таком виде сохранялась фактически до 1860-х годов. Туфли с самым остроконечным вариантом носка, популярным в 1800-х годах, в России остроумно назывались «стерлядками» — из-за сходства по форме с одноименной рыбой.
Балетные туфли из атласа с завязками. Мастерская S. C. Torn, США, первая треть XIX века. Из коллекции Н. Мустафаева (виртуальный музей обуви Shoe Icons)
Мужские домашние туфли, декорированные вышивкой крестиком и бисером. Европа (?), 1840–1870-е. Из коллекции Н. Мустафаева (виртуальный музей обуви Shoe Icons)
В эпоху бидермейера (1830–1840-е), с ее тягой к домашнему уюту и приватности, с одной стороны, и к экзотике и ориентализму — с другой, домашнюю обувь обильно украшали вышивкой, бисером. Такие вышитые пестрым узором тапочки (пантофли) были, наряду с другими изделиями из бисера, очень распространенным предметом женского рукоделия[6]. Примечательно, что обильно расшитые цветами и фруктами домашние пантофли носили как женщины, так и мужчины, при том что предназначенная для публичного пространства мужская обувь на протяжении всего XIX века была лаконична по форме и сдержанна по цвету. Судя по мемуарным источникам, такая домашняя обувь служила универсальным подарком родственникам. Модному мужчине в расшитых пантофлях следовало вальяжно полулежать на кушетке в персидском архалуке[7], курить трубку (также в расшитом бисером чехле) и предаваться мечтам о дальних странствиях (или, на худой конец, о скором обеде). Персонаж романа «Чудаки» Алексея Толстого, провинциальный отставной генерал, проводил свое время так: «Алексей Алексеевич, довольный миром, сидел дома в вышитых бисером туфлях и курил трубки» (Толстой 1911). Ручная вышивка оставалась основным украшением домашней обуви вплоть до начала XX века, женские журналы в изобилии публиковали схемы для рукодельниц, но можно было легко купить уже расшитые заготовки.
Иллюстрация из журнала «Гирлянда». 1831. № 3
К исходу первого десятилетия XIX века уместной повседневной обувью для модной дамы стали ботинки (башмаки) — сделанные из тонкой лайковой кожи или ткани, они все так же не имели ранта и каблука, как правило, шнуровались сбоку и по-прежнему не отличались ни удобством, ни надежностью. В начале 1810-х годов такие ботинки, пошитые из атласа, стали модной обувью для приемов и балов (Brooke 1972: 84–86). И хотя белый или кремовый цвет доминировал, встречались другие расцветки — или в тон платью, или контрастно ему. В частности, были популярны ботинки из темно-зеленого и черного атласа, составлявшие контраст светлому бальному платью. Так, корреспондент петербургского журнала «Гирлянда» в 1831 году описывал увиденные — конечно, в Париже — свежие дамские моды: «Платье из светло-голубой волнистой материи: корсаж с отложным воротничком; косынка из газа satinée, обшитая в два ряда блондою; шляпка из белого крепа с букетом белых перьев; башмаки из черного атласа; перчатки белые; цепь и браслеты золотые» (Моды Парижские 1931: 187).
Действительно, маленькой ножкой в такой туго обтянутой черным атласом ботинке[8] можно сделать очень эффектный ретруссе[9]. А дамской ножке по канонам времени надлежало быть только маленькой, что считалось непременным признаком благородного происхождения и соответствовало представлениям того времени о красоте. Восторженные и отчетливо эротизированные упоминания маленькой ножки в башмачке нередко встречаются в литературных текстах эпохи. Вспомним, например, неоднократные упоминания маленькой ножки у Александра Пушкина (литературовед Борис Томашевский даже скажет: «В эпоху создания „Евгения Онегина“ мы замечаем у Пушкина нечто в роде культа маленькой ножки, женской, разумеется»; Томашевский 1930: 76). Или в гоголевском «Невском проспекте» читаем: «…миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу» (Гоголь 1835). Безусловно, культ маленькой женской ножки не был изобретением начала XIX века. Уже в сказке «Золушка», которая появилась в редакции Шарля Перро в XVIII веке (а до этого была, как известно, одним из популярных «бродячих сюжетов» в фольклоре разных народов), маленькая ножка служит признаком врожденного благородства и — в таком качестве — фактически залогом восхождения по социальной лестнице. Тем не менее именно к эпохе романтизма мода на маленькую женскую ножку достигла апогея, а критерием искусности башмачника стало его умение шить обувь, в которой ступня казалась как можно миниатюрнее. «В этих туфлях большие ступни кажутся всего лишь обычными, а обычные ступни — поразительно изящными и крошечными», — гордо гласила реклама обувщика начала XIX века (цит. по: Макнил, Риелло 2013: 93).
Женские ботинки из бархата и кожи на боковой шнуровке. Великобритания, 1830–1840-е. Из коллекции Н. Мустафаева (виртуальный музей обуви Shoe Icons)
Чтобы добиться визуального эффекта маленькой ступни и соответствовать каноническому представлению о красоте, женщины в России, Европе и Америке стремились носить как можно более узкие ботинки. Американка Мэри Мэрифилд в сочинении «Искусство одеваться» (1854) сетовала на то, что поэты и писатели романтизма поощряют женщин «втискивать свои ноги в крошечные ботинки» (Merrifield 1854).
Учитывая, что такая тесная обувь из тонкого материала делалась на тугой шнуровке и на абсолютно плоской и тонкой подошве без ранта, позволявшей обладательнице чувствовать мельчайшие неровности рельефа, можно представить, насколько неудобной и нефункциональной она была. К тому же обувь из атласа, конечно, недолговечна, а значит, она требовала постоянных и довольно значительных трат. О ее недолговечности свидетельствует, например,
