Очерки культурной истории обуви в России - Мария Терехова
Квалифицированные ремесленники из Европы массово селились в Петербурге с момента основания города. Среди сапожников, то есть мастеров, специализировавшихся на мужской обуви, доминировали немцы; среди модных башмачников, обувавших женщин из привилегированных слоев общества, тон задавали, конечно, французы.
Здесь сделаем важное терминологическое пояснение. До XIX века всякую низкую обувь на каблуке или без него из кожи или ткани называли башмаками, но ориентировочно с 1820-х годов — только женскую. В свою очередь у «чистой публики» сапоги были принадлежностью мужского гардероба; нечасто встречающуюся высокую дамскую обувь без застежек именовали в основном «черевичками» (Пономарев 2017: 82). Отсюда и разделение обувщиков на две группы — сапожников и башмачников — в зависимости от того, кого, мужчин или женщин, они обслуживали. В связи с этой семантикой стоит обратить внимание на оттенки смысла фамилии Акакия Акакиевича в повести Гоголя «Шинель» (Кирсанова 2017: 275). «Башмачкин» звучало уничижительно, как «бабья» фамилия. Неочевидный современному читателю оттенок смысла человеку XIX века был вполне ясен. Прямой намек содержится в гоголевском тексте: «Надобно знать, что шинель Акакия Акакиевича служила тоже предметом насмешек чиновников; от нее отнимали даже благородное имя шинели и называли ее „капотом“», то есть женской одеждой. Еще одна явная отсылка к этой семантике — фамилия главного героя романа Достоевского «Бедные люди» маленького чиновника Девушкина, предтеча которого — гоголевский Башмачкин. Связь двух классических произведений проявляется не только в перекличке имен, но и в обувной семантике. Важнейшим предметом в художественном мире «Бедных людей» и в жизненном пространстве главного героя были сапоги. Филолог Татьяна Печерская отмечает, что сапоги и связанные с ними сюжеты часто фигурировали в русской литературе 1840–1870-х годов «в качестве маркера социальной и бытовой предметности», знака имущественно-социальной принадлежности своего владельца, но «Достоевскому, вслед за Гоголем, удалось перевести сапоги своего героя из буквального, натуралистического, плана в символический и металитературный» (Печерская 2014: 38, 48).
Рекламное объявление магазина С. П. Каролькевича. Санкт-Петербург, 1900-е
И жители российской столицы, и провинциалы были падки на французские моды. По свидетельству современника, «московские щеголихи любили все парижское. Стоило только сказать, что вещь из Парижа, как они готовы были втрое за нее заплатить» (Матвеев 1912: 65). В свою очередь, следившие за модой провинциалы старались по возможности не отставать от петербуржцев и москвичей. Корреспондент «Северной пчелы» в 1828 году проницательно заметил: «В Париже и Лондоне модницы и модники гоняются за турецкими, индейскими, китайскими и японскими вещами. В Петербурге и Москве предпочитают вещи английской и французской работы, а в наших провинциях хвастают петербургскими и московскими вещами. Все хорошо, что только не свое!» (Северная пчела 1828). Впрочем, в своей галломании русские модники были не слишком дотошны: за французов вполне могли сойти любые франкоговорящие мастера — будь то швейцарцы или бельгийцы.
В 1820–1830-х годах особой славой среди модной публики пользовался башмачник Брюно — бельгийский подданный, владевший мастерской и магазином сначала в Петербурге, а затем в Москве. Особенно хвалили современники брюновские полусапожки, заполучить которые могли и обеспеченные провинциалки: иногородние покупательницы высылали в мастерскую Брюно свои башмаки, по которым им выполняли заказы (Руденко 2015: 19).
С 1850-х годов славился своим умением столичный башмачник и владелец собственной мастерской Леон Оклер. Впервые в справочных книгах по Санкт-Петербургу он упоминается в 1854 году как «мастер из Парижа», что, конечно, рекомендовало его с лучшей стороны (Путеводитель 1853: 169). Проживал Оклер по адресу Большая Морская улица, 21, и в том же доме содержал башмачный магазин. Уже сам адрес указывал на привилегированное положение Леона Ивановича среди мастеров: Большая Морская улица славилась своими модными мастерскими и магазинами наравне с Невским проспектом — и Кузнецким Мостом в Москве. Фирма «Леон Оклер» продолжила работать на прежнем месте и после того, как в 1880-х годах Леон Иванович отошел от дел. В собрании ГМИ СПб есть две примечательные пары обуви с маркой Leon Auclaire — черные и красные дамские ботинки на каблучке, с загнутыми вверх остроконечными носками, стилизованные под сапожки а-ля рюсс. Особенно примечательна красная пара, на волне очередного всплеска популярности «русского стиля»[14] явно отсылающая к боярской обуви XVI века[15].
Особым шиком считалась обувь «прямо из Парижа», но она была очень дорога, особенно после введения в 1822 году государственной пошлины на ввозимые товары почти на тридцать лет: «Прежде чем попасть в Россию, французские наряды проходили через руки нескольких коммерческих агентов, и каждый из них взимал за свои услуги комиссию. Получалось, что к моменту прибытия в Россию стоимость вещей удваивалась» (Руан 2011: 105). Меры ограничительного протекционизма оказались неэффективными, зато они стимулировали многих не слишком щепетильных местных обувщиков выдавать свою работу за «парижскую». Поскольку эпитет «французский» прочно ассоциировался в массовом сознании с модой вообще[16], грань между прямым обманом покупателя и рекламными приемами была довольно тонка. Называя туфли своего производства «французскими», башмачник часто имел в виду, что делает модную обувь по парижским фасонам, — и современница его понимала. Характеристика «французский» или «парижский» в значении «модный» использовалась и в начале XX века. Доходило до курьезов. Например, объявление одной из торговых фирм гласило: «Кто желает купить поразительно дешево обувь, прошу зайти во вновь открытый Парижский магазин обуви Братьев Молчановых». Располагался «Парижский магазин обуви» по адресу «1-я Тверская-Ямская, дом Орловых» в Москве (цит. по: След в истории 2002: 31).
Открытое письмо с лозунгом «Вперед, дети России! День славы пришел». Франция, 1914.
В костюме девушки, аллегорически изображающей Россию, несколько стереотипных деталей à la russe: папаха, казачья черкеска с газырями и красные сапожки à la cosaque
Со временем в сфере модной торговли с иностранцами стали вполне успешно конкурировать и некоторые русские купцы. «Была сегодня в башмачном магазине, купила себе белые туфли, магазин великолепный. Миллионы пар сделаны на все фасоны и всех цветов. Фасоны очень хороши и не так уже дорого. <…> Мне доставило большое удовольствие в этом магазине видеть русского купца с бородой — его хозяина, и все мальчики тоже одеты там по-русски», — делилась в 1825 году в письме впечатлениями о столичных покупках провинциалка Варвара Шереметьева (цит. по: Руденко 2015: 11). В Москве лучшие магазины модной обуви находились на Кузнецком Мосту и в его окрестностях, а кроме того — на Петровке, Тверской улице, Большой Дмитровке. В Петербурге, помимо Невского проспекта и Большой Морской улицы, к середине XIX
