Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

вправо. Лео Габорио, доверенное лицо Эррио и редактор «Эр нувелль», хотел встретиться с Потемкиным, чтобы «метать громы в сторону Даладье — единомышленника Лаваля, Даладье-германофила». С его точки зрения, возможные кандидаты на должность Лаваля не были, мягко говоря, оптимальными, хотя первым в списке возможных преемников был Альбер Сарро. Во Франции в 1930-х годах всегда был преемник, готовый заменить существующего председателя Совета министров. «Думаю, — предупреждал Потемкин, — что среди него [кабинета. — Ред.] только Лаваль знает, что ему делать. Недаром одна из газет называет его сегодня “Фениксом, способным возрождаться из пепла”»[1176].

ГЛАВА XIV

ПРОВАЛ В ЛОНДОНЕ: КОНЕЦ АНГЛО-СОВЕТСКОГО СБЛИЖЕНИЯ

1936 ГОД

Когда Иден вступил в должность в декабре 1935 года, ему было всего 38 лет. Многие коллеги полагали, что ему все еще не хватает опыта. Идена считали слишком манерным и чувствительным, поскольку он слишком бурно отреагировал на критику во время предвыборной кампании в ноября 1935 года. С другой стороны, Ванситтарт был старше на целое поколение, более прямодушным и не собирался терпеть глупцов. Он привык добиваться своего, когда работал с Саймоном и Хором, и полагал, что любой идиот должен понимать угрозу, которую нацисты представляют для британской безопасности. В своих воспоминаниях Иден описывал Ванситтарта как «искреннего, почти фанатичного борца за правду… по складу характера он был больше похож на министра, чем на чиновника». Иден был слишком чувствителен и ему приходилось доказывать, кто тут главный. Задачу облегчал «абиссинский провал», который навредил репутации Ванситтарта. Он так и не смог от него оправиться, а Иден всячески ему мешал[1177]. За четыре месяца до этого Липер сказал Брюсу Локкарту, что «иностранными делами» в Великобритании «заведуют Болдуин, Невилл Чемберлен, Хор и Ванситтарт. Последний из них — больше всего»[1178]. И никто другой.

Эти обстоятельства повлияли на англо-советские отношения спустя год, как и предсказывал Черчилль, и Европа столкнулась с огромной угрозой[1179]. Дело Хора — Лаваля, навредившее надежности Лиги Наций, ослабило возможность оказывать сопротивление нацистской агрессии. Это был один из фронтов, на котором велась битва за улучшение англо-советских отношений. Другим был британский заем. Если бы кабинет придерживался единого мнения, то было бы логичным укрепить связи с СССР, чтобы противостоять фиаско в Абиссинии. Так что первым делом следовало предоставить СССР заем, но этого не произошло.

В декабре 1935 года на фоне Абиссинского кризиса разгорелся спор между Сарджентом и Кольером. Разведка Военного министерства и Министерства иностранных дел добыла доказательства возможного улучшения германо-советских отношений. Кольер использовал эти данные, чтобы оказать давление в пользу более тесного сотрудничества с СССР и займа. Сарджент был категорически против и пытался показать бессмысленность его энтузиазма. С точки зрения Сарджента, лучше всего помешать советско-германскому сближению можно было с помощью британской политики сотрудничества с «обеими [курсив в оригинале. — М. К.] странами: Германией и Россией, в особенности с Германией… Нам необходимо… проверить намерения и искренность Гитлера, прежде чем складывать все яйца в русскую корзину». Сарджент сказал: «сотрудничество» с Германией и «искренность» Гитлера. Мог он хоть в чем-то быть правым? Хотя Ванситтарт отказался участвовать в споре, он отметил, что советско-германское сближение не было «непосредственно возможностью», если только «мы не поведем себя неправильно в этой ситуации»[1180]. Как увидят читатели, это был верный призыв.

Энтони Иден: друг или враг?

6 января 1936 года Майский встретился с Иденом, чтобы убедить его ускорить англо-советское сближение и прийти к решению по вопросу займа. Иден был вежлив, но, судя по отчету Майского, создавалось впечатление, что новый министр иностранных дел просто соблюдает формальности. Он вежливо спрашивал, что думает посол, а потом начинал, как обычно, перечислять общие интересы и говорить об отсутствии конфликта. Майский спросил про англо-германские отношения, что, видимо, застало Идена врасплох. Если посол рассчитывал на ответ в стиле Ванситтарта, то он его не получил. Иден описал эту встречу, но всего в нескольких абзацах. «По ходу разговора Майский несколько раз говорил о своем желании добиться улучшения взаимопонимания между правительствами Его Величества и СССР, — писал Иден. — Я был убежден, что единственной прочной основой для дальнейших действий было… оба правительства должны неукоснительно следовать правилу, согласно которому они воздерживаются от вмешательств во внутренние дела друг друга». Майский также зафиксировал этот комментарий, но не придал ему большого значения. А стоило бы. Иден как будто полагал, что Великобритания оказывает СССР услугу, поддерживая с ним терпимые отношения[1181].

Ванситтарт понимал, что у Майского на уме. Он предупредил, что посол теряет терпение. «Он крайне [выделено в оригинале. — М. К.] взволнован и полагает, что мы больше не должны терять время, а также никак не может понять, в чем причина задержки». Заем стал бы «контраргументом для всех преждевременных разговоров о соглашении с Германией, на которые господин Лаваль потратил так много денег». Затем Ванситтарт добавил, как бы подтверждая то, что Черчилль сказал Майскому в декабре 1935 года: «Здесь [выделено в оригинале. — М. К.] тоже ведется много пустых разговоров и высказывается еще больше пустых идей, что ему [Майскому] хорошо известно»[1182]. Как могут догадаться читатели, Сарджент не оставил без внимания попытки Майского защитить заем. «Могу ли я попросить… уделить должное внимание политическим последствиям подобных действий за рубежом?» — писал Сарджент. Заем «для европейской общественности станет крайне значимым поступком, который свидетельствует о необычном и близком политическом сотрудничестве между двумя правительствами». А Гитлер станет утверждать, что заем стал частью «французской политики окружения». Подобные события затруднят британскому правительству возможность «договориться с Германией»[1183]. Кольер никогда не соглашался с подобной аргументацией. «Немцы так бы не ненавидели [франко-советский. — М. К.] пакт, — писал он через несколько месяцев, — если бы он не был для них настоящим препятствием»[1184].

Иден был в большей степени согласен с Сарджентом, но он все равно волновался из-за пропаганды Коминтерна и колебался, стоит ли представлять заем в кабинете. «Я бы мог это сделать с большей уверенностью, — писал он, — если бы меня не тревожили подозрения, что по крайней мере часть этих денег будет потрачена на коммунистическую пропаганду в Британской империи». Ранее он написал: «Я не доверяю [СССР] и уверен, что он ненавидит все то, что мы представляем»[1185].

Министр иностранных дел Великобритании Э. Иден. Середина 1930-х годов

Заместители министра лорды Стэнхоуп и Крэнборн также высказались по этому поводу. «Я спрашиваю себя, — заявил Стэнхоуп, — какова наша