Корея. Власть, идеология, культура - Константин Валерианович Асмолов
Первой такой характерной чертой является более слабое, по сравнению с китайским, политическое лидерство корейского правителя, из-за которого ван был гораздо более стеснен в своих действиях и не имел возможности реализовывать свою абсолютную власть.
Здесь мы сразу отметим одну важную деталь. С формальной точки зрения Корея того времени была абсолютной монархией. В конце существования Объединенного Силла «правители замков» присутствовали, но в дальнейшем тенденция наличия независимых региональных властителей не закрепилась, и в эпоху Чосон никаких политических, культурных или экономических центров, кроме столицы, в стране не было.
Реальная власть вана как право «делать все что угодно» была ограничена целым рядом факторов. Обычно среди них выделяют слабую легитимность, ограничивающие влияние нормы социального поведения, слабый контроль над ресурсами и политическое соперничество янбанских фракций. Ведущую роль играли первые два.
Под слабой легитимностью, в первую очередь, понимается то, что корейский ван сам не имел Небесный мандат. Он считался вассалом китайского императора – единственного владельца этого мандата и получал от него инвеституру, каковая воспринималась в качестве финального этапа легитимизации корейского правителя, а не как документ, который приводил его к власти.
Отметим, что получение ваном инвеституры или лишение ее никогда не было для Китая средством политического давления. С практической точки зрения Корея была абсолютно независимой в своей внутренней политике, и ван мог делать на своей территории все что угодно, при условии, что он контролирует ситуацию внутри страны и не выказывает нелояльности по отношению к императору.
Слабость вана как политического лидера заключалась и в том, что, формально считаясь абсолютным монархом, он не был свободен от конфуцианских норм поведения и был связан по рукам и ногам серией обязательных ритуалов и предписаний. И. Бишоп обращает внимание, что ван почти не имел личного пространства и частной жизни в европейском понимании этого слова и практически не покидал пределы дворцового комплекса.
Возможность кардинально менять что-то в государстве также была ограничена. Ван не мог назначить или сместить чиновника без санкции министерства чинов. Цензорат был вправе критиковать деятельность вана, секретариат – управлять содержанием его указов, и если, с точки зрения ретивого конфуцианского чиновника, правитель пренебрегал нормами морали, дамоклов меч обвинения мог нависнуть даже над ним. Таким образом, бюрократия не столько проводила в жизнь решения вана, сколько превращала его в собственного пленника, хотя при этом монарх формально все же должен был проявлять решительность.
Надо отметить и характерное для корейского конфуцианства явление, при котором почтительность (кит. «сяо»[13]) стала считаться более важной, чем верность (кит. «чжун»). В результате характерной чертой корейского конфуцианства был приоритет сыновней почтительности над верностью государю. Взгляд на страну как на семью не способствовал укреплению вертикали власти, поскольку при сохранении иерархической системы «ближний круг» оказывался важнее, а это провоцировало регионализм, протекционизм, коррупцию и фракционную борьбу.
Слабость двора обуславливала и фракционное соперничество феодальных группировок. Уровень сложности феодальной интриги при этом был невелик и сводился или к террору, или к физическому уничтожению противников, или к писанию доносов, обвиняющих в моральном разложении или неправильном понимании конфуцианских догм и очерняющих их, таким образом, в глазах правителя.
При этом фракционная борьба сопровождалась своего рода «фракционной близорукостью», при которой на первом месте были не интересы страны, а обеспечение безбедного существования отдельно взятых фракций, ни одна из которых не была, однако, заинтересована в изменении всей структуры власти. Кроме этого, такое соперничество вынуждало бояться потерять свое место, что провоцировало желание выжать из своей должности максимум власти и доходов для себя.
Интересно, что ряд современных историков усматривает в слабости корейского правителя «исторические корни корейской демократии». Представляется, что желаемое выдается за действительное, а слабость центральной власти говорит скорее о несовершенстве аппарата, что не имеет ничего общего с демократией как с традицией народного представительства.
Вторая черта – более высокий уровень корпоративности правящего сословия. Круг людей, имевших доступ к большой политике, был очень ограничен. Ян Сын Чхоль ссылается на статистические данные, которые говорят о том, что правящая элита составляла примерно 1 % от общей численности населения. Силла и Корё были сословными государствами, и даже введение системы государственных экзаменов ситуацию не изменило. При династии Ли произошло окончательное слияние аристократов и чиновников. Янбаны превратились в закрытое сословие и, несмотря на формальный меритократический принцип организации власти, монополизировали право занятия чиновничьих должностей – даже их незаконнорожденные дети от наложниц (кор. «сооль») уже не относились к аристократии и не имели права сдавать экзамены на чин.
Сословные права и ограничения в Корее строго соблюдались вплоть до конца XIX в. Простому народу запрещалось жить в домах больше определенного размера, носить одежду из шелковой ткани и кожаную обувь. Требования янбана должны были выполняться, а представителям низших сословий вменялось в обязанность при встрече с ним совершать поясной поклон.
Прослойки, способной конкурировать с аристократами, при этом не было. В рамках традиционной политической культуры не существовало ни харизматического лидера, способного подняться «из грязи в князи» только за счет личных качеств, ни такого понятия, как интеллигенция. Сидение в глуши и писание трактатов было времяпрепровождением для тех, кто находился в опале и рассчитывал таким образом привлечь к себе внимание.
О судьбе незаконнорожденных отпрысков знатных фамилий расскажем подробнее. Многие, наверно, помнят фильм «Хон Гиль Дон», повествующий об участи незаконнорожденного сына знатного дворянина. Проблема таких детей была действительно очень важной и очень болезненной, и автор известного широкому читателю «Сказания о Хон Гиль Доне» поплатился головой за это произведение, которое было воспринято наверху как жесткая социальная сатира. Хотя в действительности большинство незаконнорожденных детей янбанов уходило не в разбойники или даосские маги, а пополняло ряды так называемых «чунъин», что часто переводят как «средний класс», однако надо знать, что они составляли около 1 % населения. Чунъин были врачами, переводчиками, юристами и в условиях конфуцианской системы играли роль как бы «технических специалистов», характер знаний которых имел меньший приоритет, чем умение цитировать на память конфуцианские трактаты.
Бюрократический аппарат, структура которого не особенно менялась со времен Корё, был достаточно развит. Ли Ён Хо определяет количество чиновников времен поздней династии Ли в 14 тыс. человек. Цифра эта кажется невысокой, но дело в том, что чиновники редко удерживались на своих постах длительный срок. Г. Хендерсон приводит несколько примеров, из которых наиболее ярким является тот, что за 518 лет правления династии Ли губернатор Сеула назначался 1375 раз, 5 сеульских градоначальников были сняты в день назначения,
