Корея. Власть, идеология, культура - Константин Валерианович Асмолов
Оставляя в стороне критику таких кратковременных назначений, обратим внимание на еще один из ее корней – конфуцианскую традицию, в рамках которой считалось, что человек, обладающий высокими добродетелями, мог одинаково хорошо руководить чем угодно. Специализированной, отраслевой подготовки чиновников не было. Чиновника, как гражданского, так и военного (большая часть военной карьеры адмирала Ли Сун Сина прошла не во флоте), могли свободно перебрасывать с одного направления деятельности на другое. Как следствие этого незаменимых людей или узких профессионалов в той или иной области не было.
Подытоживая, хочется отметить, что корейская бюрократическая система обладала рядом структурных проблем, связанных как с низким средним качеством чиновников (подготовка которых эволюционировала в сторону подготовки начетчиков), так и с перекрытым социальным лифтом. Не работала и система обратной связи, которая формально существовала в форме секретных инспекций. В отличие от коллизии из «Повести о верной Чхунхян», в реальной Корее тайный ревизор был самым ненавидимым типом чиновника, который обычно сразу же являлся к губернатору провинции, предъявлял полномочия и объяснял, сколько стоит его положительный отзыв.
Третьей чертой можно назвать внешнюю зависимость, преувеличенную тягу к копированию внешних образцов и определенное упование на помощь сюзерена. В традиционной Корее таким сюзереном, безусловно, был Китай. Однако после открытия страны у нее появились новые «образцы для подражания».
Четвертой чертой я назвал бы ослабленную роль военных, которая была вызвана как конфуцианским отношением к войне (решать проблемы военными методами считалось моветоном), так и внутренней ситуацией, когда в условиях той политической стабильности, на фоне которой существовала династия Ли[14], армия была нужна или для подавления крестьянских бунтов, или служила лейб-гвардией, находящейся в столице для предотвращения (или осуществления) дворцовых переворотов. В случае же более серьезной угрозы всегда можно было попросить о помощи «старшее государство», как это было, например, во время Имчжинской войны.
Так как страна не испытывала постоянной военной угрозы, не было необходимости поддерживать и постоянно высокий уровень боеготовности. Более того, отсутствие всякой серьезной военной активности порождает иллюзии отсутствия необходимости в активной и боеспособной армии, а воинская традиция останавливается в своем развитии.
Отношение к конфуцианству после 1948 г.
Несмотря на воспитание, Пак Чон Хи не был убежденным поклонником конфуцианства и не пропагандировал это учение в качестве главной причины экономического прогресса Кореи, как это делал, например, президент Сингапура Ли Куан Ю. К конфуцианским правилам и церемониям Пак относился довольно пренебрежительно, а в его работах (особенно первых лет) можно встретить критику конфуцианского догматизма как одной из причин отсталости страны. Однако он же говорит и о важности коллективизма, и о внимании к таким важнейшим для конфуцианства добродетелям, как преданность государству и сыновняя почтительность, которые, по его мнению, прекрасно вписываются в современные стандарты этики.
Чон Ду Хван критиковал Запад и США, где закон вытеснил моральные нормы и ценности, остающиеся приоритетными для корейского общества, однако, с точки зрения обращения к традиции, скорее покровительствовал «родноверам». Похожие заявления проявляются и у Ким Ён Сама, который говорил о том, что демократизация вызвала «фонтанообразный „выброс“ экономических нужд и требований и взрыв группового эгоизма», и чрезмерный акцент на достижение индивидуальных устремлений в ущерб общественным должен быть ликвидирован. Демократию Ким Ён Сам рассматривает тоже в традиционных конфуцианских терминах: демократичное общество в его представлении – то, где «воля народа» отождествляется с «волей небес».
Ким Дэ Чжун часто воспринимается как противник концепции «азиатских ценностей», которые он называл мифом, выдвинутым противниками модернизации стран Азии, но проведенный М. Резановой анализ его публицистики позволяет увидеть, что его протест вызывали не азиатские ценности, а их тенденциозное противопоставление ценностям общечеловеческим. Более того, с его точки зрения, все те черты, которые приписываются конфуцианству (склонность почитать правителей и презирать простой народ, стремление к жесткой иерархичности и т. п), на самом деле ему не свойственны[15].
В конце ХХ в. место конфуцианства и его соотношение с корейским национальным характером стали темой широких дискуссий. Где-то критике подвергалось не конфуцианство как таковое, где-то некие морально устаревшие элементы общества, тормозящие его развитие по пути демократии и глобализации.
С точки зрения профессора политологии университета Ханъян Ян Гына, набор ценностей, характерный для конфуцианской культуры, был самым большим препятствием на пути развития по этому пути: именно неприязнь конфуцианского менталитета к «деланию денег» и его невнимание к военным делам помешали Китаю, в отличие от Японии, развиться в сверхдержаву. Ян указывал, что, хотя государственная система РК сейчас построена на следовании европейской традиции, мысли и действия субъектов этой системы демонстрируют приверженность традиционной политической культуре, построенной на дискриминации, связанной с регионализмом, образованием и личными связями, которые сковывают движение общества вперед.
Несколько иное мнение о конфуцианских добродетелях, высказанное известным адвокатом и журналистом Чун Сон Чхолем, заключалось в том, что эта система ценностей традиционно ставит верность системе выше рациональности, а интересы группы выше интересов отдельной личности. Помощь человека человеку в рамках системы воспринимается как естественный долг, даже если это выглядит (или является) нелегальным актом или проявлением коррупции. Новая эра ставит на первое место индивидуализм и независимость личности от системы, абстрактные интересы страны оказываются выше, чем интересы узкого круга (семьи), и новое понятие честности отличается от традиционного понятия искренности. Умение находить нестандартные решения и творческое мышление важнее, чем общий высокий уровень знаний. Поэтому дело не столько в том, что отжили старые ценности, сколько в появлении новых. И главное – суметь творчески воспринять их, не потеряв свою национальную культурную идентичность.
Особенно много шуму наделал вышедший в 1999 г. бестселлер профессора университета Санмён Ким Гён Иля «Конфуций должен умереть, чтобы страна жила», где автор утверждает, что благодаря конфуцианству «мы… превратились в затоптанных „корейцев-конфуцианцев“ с промытыми мозгами, мы отстали от мира на 100 лет…» Однако, как отмечает Татьяна Габрусенко, идеи Кима «фактически повторяли все претензии к этой стране приезжих преподавателей английского, сердитых на Корею за то, что она – не 51-й американский штат»: роль конфуцианской традиции в экономическом чуде РК он игнорирует.
В рамках
