Антропология и современность - Франц Боас
Если говорить о личности, то самыми выдающимися его качествами были, пожалуй, внутренняя цельность характера и суровая уверенность в себе. Он решал со своей совестью, что является или не является доказуемым в интеллектуальной ситуации, что правильно или неправильно в поведении, а затем непоколебимо придерживался курса, независимо от последствий. Решение могло казаться внезапным, потому что он исходил из строгих принципов, а его ум работал быстро и четко; но оно никогда не было поспешным или необдуманным, и на его пути было мало шагов, о которых можно было бы сожалеть. Если в неизбежном столкновении направлений или личностей он терпел поражение – а он проигрывал битвы, равно как и выигрывал их, – не спорил, не жаловался, но отступал с развевающимся флагом. Он был отважным противником, что чувствовали многие, кто избегал давать ему бой. В то же время никогда не стремился к борьбе ради нее самой или ради престижа победы: жизнь была слишком наполнена тем, что нужно было построить, чтобы тратить ее на такие пустяки. Это было бы ниже его внутреннего чувства достоинства. Духа соперничества в нем было на изумление мало. По этой причине он не одобрял шахмат. С другой стороны, когда дети дразнили его, предлагая какую-нибудь головоломку, его упорство перед лицом проблемы не позволяло ему отступать, пока решение не будет найдено. Хотя, несомненно, потом презирал себя за то, что потратил три часа впустую.
Однажды преданный другу или подчиненному, он держался за него с непоколебимостью; и единственное упущения, которое он никогда не мог полностью заставить себя простить, было то, что он истолковывал как предательство. Он мог казаться суровым; молодые люди трепетали перед ним, ровесники часто чувствовали себя неловко в его присутствии из-за нескрываемого ощущения чего-то необъяснимо родственного. С близкими людьми был ласков, хотя нелегко выражал теплоту; его всегда трогали проявления искренней привязанности. С детьми его манеры были легкими, непринужденными и спонтанными, а отношения с ними были и оставались необычайно крепкими. Похвалы инстинктивно избегал, как давая, так и получая ее. Будучи простым в обхождении, одобрения или неодобрения скрыть он не мог. Он также был восприимчив к одобрению или неодобрению других, хотя с юности закалял себя, стараясь оставаться непоколебимым.
Очевидно, что эмоции Боаса были столь же сильны, сколь и его интеллект, хотя его контроль над ними был настолько строгим, что он мог показаться холодным. В основе своей он был страстной натурой, направленной, насколько это возможно, на достижение обезличенных целей. Он дисциплинировал свое эго и сублимировал мощное либидо.
Суждения Ф. Боаса были настолько решительными, а чувства настолько сильными, что в его характере было много демонического. Его убеждения проистекали из такой глубины души и проявлялись так мощно, что на взгляд мелких людей в нем было что-то сверхчеловеческое или неестественное: он казался движимым силами, которые не действовали на них. В результате некоторые из тех, кто попал под его влияние, буквально поклонялись ему, в то время как другие чувствовали отторжение. Третья группа, состоящая в основном из ученых из самых разных областей науки, а позднее и из тех, кто занимался общественными вопросами и кто по этой причине соприкасался в основном с его выдающимися способностями и необычной цельностью, чувствовала по отношению к нему в первую очередь громадное уважение. Он был натурой, которая не могла реализовать себя, не нажив врагов, но куда большим было число его верных друзей и преданных последователей.
По телосложению Боас был крепким и жилистым. Скорее ниже, чем выше среднего роста, он был пропорционален во всех конечностях как в зрелом, так и в молодом возрасте, силен для своего веса и, казалось, не подвержен усталости. Он никогда не совершал ни вялых, ни чрезмерно энергичных движений. Его черты лица и движения сохраняли спокойствие даже при сильном напряжении. В сложных ситуациях в его речь могло вкрасться раздражение, но, насколько нам известно, он никогда не терял самообладания и не повышал голоса в гневе. Глаза были угольно-черными и пронзительными: увидев их, никогда не забывали. Его рот и нос были крупными, но строгими. Черные волосы, рост которых начинался даже в молодые годы далеко ото лба, поднимались смелым гребнем. Во всем лице и голове было что-то орлиное, решительное и уравновешенное. На фотографии для издания «Глобус», напечатанной в 1902 году и, возможно, сделанной за несколько лет до этой даты, он изображен в расцвете сил и с характерным выражением лица.
Голод или жажда, жара или холод, опасность или внешние трудности, напряжение или роскошь – все он переносил одинаково. Неудобств не признавал; часто, возможно, он их почти не чувствовал, настолько сильны были побудительные мотивы его энергии. Привык жить он по-спартански, но задачи ставил совсем не скромные. Если бы не нынешний смысл этого слова, подразумевающий желание навязать свои стандарты другим, его вполне можно было бы назвать пуританином: он имел склонность быть таким по отношению к себе. Он пил только в компании, а не из потребности внутреннего расслабления. Бóльшую часть своей жизни он был совершенно равнодушен к курению. Позже, после того как женщины стали курить, студентки постепенно приучили его к курению. В момент смерти перед ним стоял бокал вина, и он только что зажег сигарету – среди друзей.
Признанный всеми поколениями коллег столпом в своей области, он в самом деле был гением, как теперь любят говорить. Однако это слово стало настолько двусмысленным, что необходимо дать ему дополнительную характеристику. Совершенно очевидно, что он не был наделен каким-либо отличительным даром выдающегося порядка, какой-либо особой способностью, которая кажется сверхъестественной, врожденной виртуозностью, как, например, Сепир, обладавший поразительной ясностью изложения мыслей, тонкостью мышления и чутьем нюансов. Боас был скорее грубой, массивной, мощной личностью большого калибра, который доводил свой двигатель до выполнения любой поставленной перед ним задачи,
