Антропология и современность - Франц Боас

тщеславным директором, который сам несколько лет спустя вступил в аналогичный конфликт с председателем. Опять же спорные вопросы сейчас не очень ясны и не особенно важны, но существовал сознательный план по замене и увольнению Боаса, что было очевидно из применяемых подходов. В некоторых кругах этот эпизод был истолкован в основном как борьба за власть между отдельными личностями. В какой-то мере так оно, безусловно, и было. Но со стороны Боаса это была также борьба за сохранение контроля над программой развития науки, которая принесла великолепные плоды и приостановка которой было несомненной потерей не только для науки, но и для музея. Показательно, что его отставка сопровождалась уступкой в том, что он должен был сохранить за собой должность редактора и контроль над определенными фондами экспедиции Джесупа. Боас, вероятно, заранее знал исход столкновения с вышестоящим начальством, но, как всегда, он непоколебимо боролся до конца: ему не было свойственно ни сожалеть о поражении, ни ликовать по поводу успеха. Исход не встревожил его так, как мог бы потрясти менее сурового человека, хотя некоторая горечь осталась: он нелегко прощал то, что считал немотивированными нападками. Впрочем, Ф. Боас предвидел, что полноценная работа в науке и в музее, по-видимому, в долгосрочной перспективе будут несовместимы. Несколькими годами ранее, консультируя молодого коллегу по поводу схожей ситуации в его начинающейся карьере, он недвусмысленно выразил это мнение и добавил, что при необходимости выбирать отдал бы предпочтение науке.

Начав больше работать в Колумбийском университете, Боас отказался от дома на 83-й улице и построил себе дом по адресу Франклин-авеню, 230, в Грантвуде, штат Нью-Джерси, откуда до университета было легко добраться на пароме из Форт-Ли. Большой участок был засажен дубами; удобный дом; и он оставался там до конца жизни. Позже, когда дети выросли и разъехались, к нему переехала его старшая дочь с мужем и детьми, так что дом всегда полнился голосами, а ужинать одному ему не приходилось. Кабинет Боаса располагался сразу за входной дверью. Это была большая комната, полностью заставленная книгами, с одним большим письменным столом и кожаными креслами. Однако если посетители не приходили специально по делу, их принимали в гостиной вместе с другими членами семьи. Гостей всегда встречали радушно. Летний дом на Лейк-Джордж, с видом на озеро над Болтон-Лэндингом, был приобретен через посредничество д-ра Якоби. Здесь семья обычно жила в течение трех месяцев, за исключением довольно частых летних поездок в Европу, в ходе которых надо было навещать родственников и друзей.

Примерно в 1910 году Боас встал у истоков Международной школы американской археологии и этнологии в Мексике, в деятельности которой, помимо мексиканских учреждений, принимали участие Колумбийский университет, Гарвард, Пенсильвания, Общество испанистов, а также – формально – Берлинский университет. Предусматривались директор-резидент и несколько стипендиатов. Среди ее участников были Боас, Селлер, Тоззер, Мейсон и другие. 1911–1912 года были потрачены главным образом на языковедческую и археологическую работу. Помимо чтения лекций были многочисленные отчеты и статьи, несколько на испанском, которым Боас в достаточной мере овладел. Именно под его руководством М. Гамио обнаружил остатки древней культуры в Ацкапоцалько. Но работа была подорвана революциями в Мексике и напряженными отношениями с правительством Соединенных Штатов и в конечном итоге была прервана Первой мировой войной.

Когда Боасу было 56 лет, жизнь послала ему испытание, но он принял вызов со свойственной ему стойкостью. У него развился рак, хирургическое удаление которого потребовало разрыва главного лицевого нерва, что привело к параличу левой стороны лица и немного повлияло на четкость речи. Он испытывал относительно небольшие неудобства и, разумеется, не испытывал никаких нарушений здоровья; но изменение внешности породило множество необоснованных слухов среди тех, кто не знал его раньше, – об инсульте, увечьях на дуэли и тому подобном. За почти тридцать лет жизни, которые ему оставались, рецидивов болезни не было. Неустрашимый, он, уже перенеся операцию, отправился на полевую работу в Пуэрто-Рико, продолжавшуюся в течение шести недель.

В 1917 году он основал Международный журнал американской лингвистики, в котором выступал редактором и который поддерживал до самой своей смерти, лишь изредка получая институциональную субсидию и, как правило, за счет больших личных затрат. Журнал, который в совокупности составил десять томов, был единственным в своей области и доказал свою фундаментальную важность. Журнал имел международное признание как из-за разнообразия языкового материала (хотя тематика оставалась строго ограниченной языками коренных народов Америки), так и из-за национального состава ее сотрудников и авторов. Редакторами были Годдард, Талбитцер и Уленбек, впоследствии Ривет, Сепир и Блумфилд. Начиная с VI тома в 1930 году, издание осуществлялось под эгидой Лингвистического общества Америки; но контроль за редакционной политикой полностью оставался в руках Боаса.

Приблизительно в 1925 году Американский совет научных обществ взялся содействовать исследованиям в области языков коренных американцев. Значительная сумма была предоставлена в распоряжение Комитета, председателем которого был Боас, а Блумфилд и Сепир – членами. Были задействованы все имеющиеся специалисты, расходы оплачивались. Официальная заработная плата и публикации не были включены в программу, но средств хватило на сбор большого объема нового материала, причем весь он был получен непосредственно от живых носителей языков. По истечении первоначального пятилетнего или шестилетнего периода предоставление грантов продолжалось еще некоторое время, правда, в меньших масштабах. Незначительная часть новых защищенных данных была опубликована. Редко в какой-либо области науки был собран столь обширный массив совершенно новых данных при таких низких затратах; и Боас нес наибольшую долю ответственности за успех этого предприятия.

Начало войны в 1914 году глубоко взволновало Боаса и отрицательно отразилось на его деятельности. Да, он прожил в Штатах 28 лет. Но первые 28 лет своей жизни он прожил в Германии, у него там были родственники и друзья, он был удостоен многочисленных научных наград и поддерживал контакты посредством частых визитов. Его инстинктивные симпатии были на стороне немцев, а не англичан и французов, и признание того факта, что в основе этих симпатий лежали эмоции, их не уменьшало. Он также не чувствовал, что должен приуменьшать их, поскольку симпатии англосаксонского большинства американцев к союзникам были в равной степени инстинктивными и неизбежными. То, что он находился в меньшинстве, также не пугало и не сбивало его с пути истинного; он был в похожей роли всю жизнь и, возможно, чувствовал себя в ней вполне комфортно. Во всяком случае, он высказывал мнения в соответствии со своими убеждениями, всегда в пределах корректности, высказывал публично и неоднократно, как до 1917 года, так и после него, не обращая внимания на общественную бурю. Он, разумеется, не был способен на предательство, но открыто выражал неодобрение по поводу вступления Штатов в войну. В пользу принципиального либерализма наших политических и образовательных учреждений хорошо свидетельствует тот факт, что Ф. Боас, похоже, ни разу не