Мой страшный главный врач - Софья Орех
— Тоже всё хорошо. Оперативку провёл, ЦУ раздал.
Мы заходим с ним в лифт и в этот момент забегает, как и в прошлый раз медсестра Михеева с какими-то белыми коробками в руках.
Завидев нас, она машинально кидает нам общее: — «Здравствуйте!» и, опустив голову, быстро поправляет на шее белый, воздушный шарфик. Щёки её заливает румянец, крылья носа начинают трепетать.
— А-а, Михеева, как дела в отделении? — чуть фальшивит Григорий Иванович.
— Спасибо, у нас всё хорошо, — едва слышно бормочет Михеева, не поднимая головы.
В это время мы доезжаем до четвёртого этажа, медсестра неловко поворачивается к нам спиной. И как только дверцы лифта распахиваются, пулей вылетает из него. Да, я не ошибся и увидел достаточно для того, чтобы переговорить с Мурановым наедине в его кабинете:
— Григорий Иванович, давайте вначале зайдём к вам в кабинет. Есть разговор, — сухо бросаю я начмеду и направляюсь к его кабинету.
— Да-да, конечно! — озадаченный моим предложением начмед, нервничая достаёт из кармана халата ключ и чуть суетливо открывает дверь. — Прошу, Лев Романович! А что за разговор?
— Дверь закройте на ключ. У меня разговор без свидетелей, — я прохожу в кабинет и сажусь на его рабочее место.
— Конечно-конечно, — продолжает суетиться ошарашенный моим поведением начмед. Он осторожно закрывает дверь на ключ, проходит к рабочему столу и присаживается на стул, стоящий сбоку от стола: — Я весь во внимании, Лев Романович.
— Сразу предупреждаю что вопрос задаю не праздного любопытства, — я кладу руки на стол и, глядя в упор в глаза начмеда, негромко спрашиваю: — Какие у вас отношения с медсестрой Михеевой?
— Что вы, Лев Романович⁈ Никаких, разумеется! — подскакивает на месте начмед и, картинно заломав руки, повторяет: — Нет, нет, никаких кроме деловых! В смысле — рабочих!
— Григорий Иванович, не нужно делать из меня дурака, — негромко произношу я. — Я не слепой и прекрасно вижу, что между вами что-то есть. Если вы сейчас не скажете мне правду, то завтра же вас здесь не будет. Я не могу доверять людям, которые мне лгут даже в таких вещах.
Начмед бледнеет, как-то съёживается, но молчит.
— Ну, как хотите, Григорий Иванович. Пишите заявление по собственному, — огорчённо произношу я и встаю из-за стола.
— Подождите, Лев Романович, — неожиданно, не поднимая головы, глухо произносит начмед: — Простите, что попытался сказать вам неправду. Просто неловко признаваться в таких вещах. Я — человек семейный и мне лишняя огласка ни к чему… Да, у меня с Михеевой эти… отношения…
В этот момент у меня что-то ёкает в области сердца. Конечно, была слабая надежда, что это не так. Но раз он сам сейчас признался…
— Практикуете садо-мазо? — обыденным голосом спрашиваю я и вновь сажусь на кресло.
— Садо-мазо⁈ — начмед поднимает на меня изумлённый взгляд. — С чего вы взяли? Нет, у нас просто так, по-быстрому…
«Как кролики по-быстрому», — почему-то подумал я и попытался представить их вместе, делающими это по-быстрому. Представить не удалось, а потому я вслух поясняю: — А с того, Григорий Иванович, что и на лице, и на шее, и на груди Михеевой я сейчас в лифте увидел следы относительно свежих побоев.
— Не может быть! — восклицает Муранов и, вскочив со своего места, начинает бегать по кабинету: — Понимаете, Лев Романович, у нас с ней это бывает очень редко и в последний раз было, наверное, где-то с месяц назад. И я сегодня, естественно, ничего не заметил. И это не я, Лев Романович! Могу покляться чем хотите!
Вот сейчас он сказал правду. Правду о том, что это не он избил медсестру Михееву.
— Вы знаете, кто у неё муж?
— Ну, я слышал, что он у неё по дипломатической части, вроде, — растерянно смотрит на меня Муранов и пожимает плечами: — Я же говорю, что мы с ней… ну, так, иногда… особо ничего не рассказываем друг другу…
— Он мог так избить её?
— Чёрт его знает! Говорят, что он сам красив как модель и ещё тот ходок, — бормочет вконец растерявшийся начмед. Что-то мне подсказывает, что Григорий Иванович не до конца со мною честен. Ладно, посмотрим, что будет дальше.
— Я не хочу, чтобы наши медсёстры приходили на работу избитые. Надо подумать, как справится с этим, — размышляя вслух, я поднимаюсь со своего места и направляюсь на выход.
— Да никак с этим не справится, Лев Романович, — неожиданно оживляется начмед. — Домашнее насилие, к сожалению, в нашей стране трудно доказать и трудно за это наказать. Тем более, что сами женщины стесняются и скрывают это. Та же Михеева… Она же не пришла ко мне, к вам с просьбой о помощи. Уверен, что и на работу к мужу она не пойдёт, если это он сделал.
Я поворачиваю ключ в замке, смотрю на начмеда и, молча, выхожу за дверь.
Направляюсь в сторону приёмной. Там, помимо заменяющей секретаршу Дины Наумовны, я вижу мужчину и женщину за пятьдесят, очень прилично одетых и вкусно пахнувших дорогим парфюмом.
— Здравствуйте, Лев Романович, — вскакивает со своего места радостно улыбающаяся Дина Наумовна: — Вот господа к вам по серьёзному делу. Они записывались на понедельник, но не смогут. Поэтому очень просят принять сейчас.
— Да, Лев Романович, пожалуйста, примите нас сейчас. Очень прошу вас, — хорошо поставленным, мелодичным голосом просит женщина. Лицо её мне кажется смутно знакомым, но голоса её я никогда не слышал. Мужчина встаёт рядом с ней и с достоинством протягивает мне руку: — Феликс Янович.
Я пожимаю ему руку в ответ: — Лев Романович. Проходите, пожалуйста. Дина Наумовна, кофе нам сделайте.
— О-о, это необязательно, — улыбается женщина, присаживаясь на стул, который ей вежливо пододвигает её спутник. Он остаётся стоять рядом с ней.
Где-то я её точно видел, но где⁈
Я быстро скидываю с себя куртку в комнате отдыха и, пройдя в кабинет, подхожу к своему столу, присаживаюсь в кресло: — Внимательно слушаю вас.
В этот момент Дина Наумовна быстро и ловко заносит на подносе кофе и аккуратно ставит блюдца с чашечками перед нами. Затем она быстро удаляется, деликатно прикрывая за собой дверь.
— Вы, наверное, не узнали меня, Лев Романович, — чуть смущённо улыбается женщина. — Я та самая пациентка из реанимации, к которой вы подошли и спросили — нужно ли что-нибудь. И дали мне блокнот, чтобы я написала, что мне нужно. Я тогда была на ИВЛ и не могла разговаривать.
— Неужели⁈ — восклицаю я. — Никогда бы не признал вас на улице или где-то в другом месте.
— Разумеется, — кивает она. —
