Мой страшный главный врач - Софья Орех
— И правильно сделала, — одобрительно киваю я. — Столько шума и хлопот от этих съёмочных команд!
— Зато живьём можете увидеться с известными артистами и режиссёрами и даже чаи можно с ними погонять, — задумчиво произнёс отец. Он заядлый киношник и, если бы мама разрешила, то он просто отдал бы на откуп наш дом для любых съёмок, особенно костюмно-исторических.
— Это, конечно, интересно, но суета и шум от этих киношников просто с ума сводит. Короче, я отказала и баста! — заявила мама и сделала рукой приглашающий жест: — Прошу всех к столу.
— Ну, отказала, так отказала, — спокойно констатировал отец и, откинув со лба рыжую прядь волос, поднялся с кресла и прошёл к большому, овальному обеденному столу. — Лев, мой руки с дороги и присоединяйся к нам.
Здесь, в Малаховке, я словно возвращаюсь в моё счастливое детство и это именно то, ради чего меня тянет сюда снова и снова. Именно здесь я получаю тот заряд энергии, то душевное равновесие и ощущение покоя и счастья, которых мне порой так не хватает в моей бурной жизни.
Мы обедаем, потом дружно моем посуду. Потом мама берётся за своё рисованием, а мы с отцом садимся играть в шахматы.
Спустя час, мама неожиданно произносит: — Мы получили письмо из Италии. Сегодня.
В комнате наступает звенящая тишина. Я изо всех сил пытаюсь не потерять нить игры, но в висках начинает ломить.
— Извини, что сразу не сказали. Хотели, чтобы ты немного расслабился, — хмуря брови произносит отец и «съедает» моего офицера.
— Могли бы, вообще, ничего не говорить. Я не хочу ничего об этом знать! Я же просил вас! — потирая виски кончиками пальцев, глухо произношу я и, резко поднявшись с места, ухожу на террасу. Так падаю в деревянное дачное кресло и закрываю глаза. Чувствую, как глухо колотится сердце.
— Так это не от неё письмо, Лёвушка, — виноватым тоном произносит мама и, присев на подлокотник кресла, гладит меня по голове. — Это от Игорёшки. Он прислал фотографию, посмотри же.
Меня начинает отпускать и я, приоткрыв глаза, вижу перед собой фотографию десять на пятнадцать сантиметров. На фотографии вижу себя, в возрасте восьми лет. Только в современной одежде и с длинными, рыжими волосами по плечи.
— Наш Игорь Львович, твоя копия, — прочувствованно произносит мама, не сводя глаз с фотографии. — Я так скучаю по нему! Особенно, когда тебя рядом нет.
— Подрос-то как пацан! Наша порода! — горделиво произносит отец, бережно забирая из рук мамы фотографию Игорёшки. — Небось уже шпрехает по-итальянски как настоящий итальянец.
— Главное, чтобы он русский не забывал, — озабочено добавляет мама, в свою очередь забирает снимок у отца, делает с него пару кадров на свой телефон и протягивает мне: — Забери себе. Дома в рамочку красивую поставишь.
— Если хотите, можете себе оставить, — глухо произношу я, не спуская глаз с улыбающегося рыжеволосого мальчишки.
— Как это — себе⁈ Он же тебе написал на обратной стороне фотографии! — восклицает мама и повернув снимок обратной стороной, протягивает мне его.
На нём детским почерком было написано большими буквами: «Для папа от Игорь». И пририсовано неуклюжее сердечко.
Я беру фотографию, ещё раз смотрю на изображение сына и, убирая снимок во внутренний карман куртки, с сарказмом произношу: — Интересно, как эта тварь разрешила послать ему эту фотографию нам⁈
— Думаю, что она и не знает об этом, — задумчиво смотрит на дисплей телефона мама. — Почему-то уверена, что кто-то из той родни помогли ему сделать это. Не все же они такие негодяи как эта Злата.
— Ну, может быть, — пожимаю я плечами и вопросительно смотрю на родителей: — Вы не будете против, если я пойду к себе и немного отдохну с дороги?
— Нет, конечно! Иди, отдыхай, сынок. Позже, когда встанешь, чаёк попьём, — кивает отец.
Я ухожу к себе, но слышу, как отец шёпотом что-то выговаривает маме, и та громко отвечает: — И что⁈ Всё-равно рано или поздно пришлось бы отдать ему эту фотографию. Это же его сын!
Да, это мой сын! Теперь, когда у меня есть свежая фотография мальчика, исчезли последние сомнения: Игорь, действительно мой сын и он — моё зеркальное отражение, только на много лет моложе. И эта трогательная надпись на снимке — он уже сам пишет. Я бережно достаю фотографию сына и пристально вглядываюсь в неё. Так хочется обнять его! Сколько же я его не видел⁈ Почти семь лет…
Я сажусь на аккуратно застеленную покрывалом тахту, держа в руке снимок и вспоминаю каким же он был крошечным, когда я в последний раз держал его на руках. Я был хорошим отцом — заботливым и добрым. И верил, что останусь таковым и дальше. Но тварь, устроившая последующую ситуацию, знала, что делала и благодаря ей я потерял тогда не только семью и сына, но и свою свободу…
Но я больше не хочу вспоминать об этом. Много лет я гнал от себя эти мысли, чтобы не возвращаться в ту пучину отчаянья и бессилия, которую смогла сотворить та гадина, которую я считал когда-то самой прекрасной женщиной на свете. Просто потом жил, соответствуя тем обстоятельствам, что менялись вокруг меня самым кардинальным способом…
Выходные пролетели быстро… В понедельник утром я подъезжал к шлагбауму клиники, когда вдруг увидел впереди себя её — медсестру Михееву. Видимо, она торопилась на работу, раз мы оба с ней двигались в одном направлении. Мне показалось, что она специально замедлила шаг около шлагбаума, огляделась по сторонам, оглянулась назад и тут же отвернулась, опустив голову и делая вид, что спешит на работу. Я обогнал её и, сам не понимая, зачем я это делаю, встал около шлагбаума перегородив ей дорогу. Она чуть не воткнулась опущенной головой в бок моей машины и подняла на меня недоумённый взгляд.
Я молча смотрел ей прямо в глаза. Неожиданно она улыбнулась своей милой, искренней улыбкой и у меня на душе сразу потеплело. Как же, оказывается, я хотел всё это время увидеть её улыбку! Потом просто кивнув ей, я направил машину под поднявшийся шлагбаум. В зеркале заднего вида увидел, как медсестра Михеева пошла в сторону главного входа в клинику. На её губах играла всё та же улыбка…
— Здравствуйте, Лев Романович! Как прошли выходные? Я сделал всё, чтобы вас никто не посмел побеспокоить, — радостно улыбаясь встретил меня на пятом этаже начмед. Казалось, что он специально уже ждал меня около дверей лифта.
— Благодарю,
