Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф
– Хорошо, что вовремя спохватились. Теперь, по крайней мере, мы знаем.
Я кладу свою руку на ее, и она дрожит от моего прикосновения.
– Мы справимся. Все будет хорошо.
Она сжимает губы, пытаясь не заплакать, но несколько слезинок все же просачиваются и скатываются по щекам.
Эвелин наверняка думает о своей матери; другая болезнь, но точно так же разрывала ее на части, стежок за стежком. О матери, которая кричала и швырялась вещами в медперсонал. Которая посреди разговора забывала, с кем говорит, и вообще слова, которая потеряла представление о времени и вновь стала похожа на ребенка, одинокого, робкого и испуганного.
У Эвелин ситуация иная, многие живут с этим годами, есть лекарства, которые помогают справиться с симптомами. Необычный случай, сказал врач, но выявленный достаточно рано… Первая стадия.
Все началось с мелочей, сущих пустяков, учитывая наш возраст. Боль в шее и спине. Проблемы со сном. Забывчивость. Эвелин семьдесят пять, мне почти семьдесят восемь, наши тела уже не работают так, как раньше, это нормально. По ночам у меня прихватывает ногу. Я не могу читать без очков. Иногда по утрам бегаю в туалет. Мы думали, что симптомы Эвелин естественны. Наши друзья тоже жаловались на бессонницу, потерю ключей, боли, ломоту… Не о чем беспокоиться.
Но она начала терять представление о времени, о названиях мест, о разговорах, при которых присутствовала. В полдень она засыпала, а ночью мерила шагами коридоры. А потом у нее начался тремор в левой руке.
Сначала врачи отказывались ставить диагноз, пока не исключили другие заболевания с похожими симптомами. Инсульт, болезнь Альцгеймера, множественная системная атрофия. Одно страшнее другого. Мы ходили к неврологу, который специализируется на двигательных расстройствах. Было множество врачей, обследований, МРТ мозга, бесконечные анализы.
Эвелин взяла с меня обещание ничего не говорить детям. Она сказала, что не хочет их волновать, пока мы не узнаем больше. Пока у нас не будет ответов. Потом, пока все не соберутся вместе. Не раньше Рождества. Только не на Рождество. Только после того, как она будет готова. Эвелин прячет дрожь под одеялами, свитерами, столами, прячет руку под бедро – лишь бы не вызывать подозрений. Дети допытываются у меня, что происходит, задают наводящие вопросы, ища ключи к загадке, разгадать которую на самом деле всем страшно.
Выражение лица Эвелин, когда доктор озвучил диагноз, с которым она будет бороться всю оставшуюся жизнь, я уже видел раньше, когда вернулся домой один, а она встретила меня на крыльце гостиницы. Смесь страха, гнева и неверия. Я молился, чтобы никогда больше не видеть этого взгляда.
«Основываясь на результатах анализов и мнении специалистов, мы вправе с уверенностью сказать, с чем мы имеем дело. Есть лекарства, которые мы можем попробовать…»
Чем больше он объяснял, тем больше Эвелин погружалась в себя; ее лицо застыло, превратившись в железную маску. Слова у врача вылетали из одного уголка рта; он отдаленно напоминал бездарного кукловода. Таким образом, я почти убедил себя, что это шоу, а мы зрители. Он говорит о ком-то другом. Слово «Паркинсон» не имеет никакого отношения к моей жене.
Болезнь Паркинсона… Эвелин. Моя Эвелин. Та самая Эвелин, лежащая на спине в океане, только пальцы ног с накрашенными ногтями торчат из воды. Эвелин в постели, гладкая и обнаженная. Тонкие пальцы Эвелин перебирают клавиши пианино. Я никак не мог приладить болезнь Паркинсона к нашей жизни. Неуместная болезнь.
Шины шуршат по подъездной дорожке, оставляя следы на снегу, я останавливаюсь и выключаю зажигание. Тишина кажется еще более громкой без гула двигателя и шипения воздуха в вентиляционных отверстиях. Никто из нас не делает попытки зайти в дом. Как будто, оставаясь в машине, мы удерживаем здесь и болезнь, а как только откроем двери, она вырвется наружу.
Эвелин заговаривает первая, так тихо, что я почти не слышу ее.
– Я не хочу жить в таком состоянии.
Монотонный голос доктора. «У болезни Паркинсона пять стадий, однако, судя по вашим симптомам, она прогрессирует быстрее, чем обычно…»
– Понимаю. Но у нас есть время, прежде чем нам придется беспокоиться.
– Я не смогу жить в таком состоянии.
Эвелин проявляет слабость, а я изображаю силу.
– Будем решать проблемы по мере их поступления.
«Болезнь будет прогрессировать…»
Она качает головой, под ее спокойствием скрывается раздражение.
– Ты не слушаешь. Я не хочу дожидаться, когда они поступят. Кто знает, как долго я буду в своем уме?
– Ой, не надо.
– Ты видел, какой была моя мама… – Пауза. – Я не смогу так жить, не смогу.
– У нее был Альцгеймер.
Эвелин смягчается.
– Подумаешь, другое название. А сведет меня с ума так же. Если не хуже.
– Ты сильнее своей матери. Многие живут с этим долгие годы… Есть лечение, медикаменты… Вместе мы справимся.
На слове «вместе» голос у меня срывается.
– Увы. Мне будет становиться все хуже, и быстро. Ты слышал доктора. Я не хочу заставлять вас проходить через то, что должно произойти.
– Что ты такое говоришь!
– Возможно, я и проживу этот год… – ее голос переходит на шепот, – и все.
– В смысле?
– Еще один последний год.
– Не шути так.
– Я серьезно.
Машина остывает, мое дыхание становится заметным, когда я выдыхаю, не зная, что ответить, все заверения слабые и вымученные на фоне надвигающегося страха. Я думаю о своем отце. Когда умерла мать, он подолгу смотрел в окно и словно призрак перемещался по пустынной гостинице. Его адом стало одиночество.
– Я не хочу жить без тебя.
– Это лучше, чем смотреть, как я разваливаюсь на части. В любом случае ты меня потеряешь. Я не вижу лучшего выхода.
Я стучу костяшками пальцев по коленям, орудуя своей беспомощностью, как тупым лезвием.
– Тогда я уйду с тобой.
– Не говори ерунду. Ты не болен.
– Ну и что? Ты же говоришь ерунду, значит, и я буду.
– Для меня это не ерунда. Я не хочу, чтобы наши дети запомнили меня такой. Я не хочу, чтобы ты меня такой видел…
Эвелин уже не сдерживается, по ее лицу бегут слезы и стекают по подбородку на шею.
– Я не хочу, чтобы это так закончилось.
Я глажу ее по волосам, и мои глаза наполняются слезами.
– А я не хочу, чтобы это заканчивалось.
Она хнычет.
– Мне страшно.
– Все будет хорошо.
– Забудь, что я сказала. Прости.
– Ничего. Мне тоже страшно.
Я обнимаю ее, сердце колотится, центральная
