Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф
Но недавно Джейн объявила, что хочет годик отдохнуть перед поступлением в колледж и планирует осенью переехать в Бостон. Ей как раз исполнится восемнадцать, она снимет квартиру с подругой и попытается устроиться на работу в газету или на радиостанцию. Чтобы, мол, набраться жизненного опыта, прежде чем куда-то поступать. Мы не совсем довольны; мы были уверены, что Джейн спит и видит себя в колледже, и отложили на это деньги. Мы понимаем, что лучше на нее не давить, только Эвелин трудно ее отпустить, то есть позволить набивать свои шишки.
Вчера они поссорились из-за церемонии вручения аттестатов. Когда я пришел, они переругивались, стоя на пороге своих комнат. Джейн, прислонившись к косяку двери, убеждала Эвелин:
– Эта церемония – ерунда какая-то, зря время потрачу. Я в любом случае получу аттестат, хоть пойду, хоть нет.
Эвелин, скрестив руки на груди, говорила тихим, угрожающим голосом:
– Дело не в этом. Ты ведь старалась, училась! Да и вообще, какие еще варианты? Пойти напиться с друзьями?
Джейн закричала:
– Сказала, не пойду! Вы видели, что происходит в мире? Вы, да и все остальные, не о том думаете!
– То, что происходит в мире, не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к этому разговору. У тебя такой большой потенциал…
– Вот! Опять! Тебя не волнует ничего из того, что действительно важно!
– Джейн, хватит! – заорал я.
Она хлопнула дверью, Эвелин вернулась к нам в комнату, а когда мы пошли запирать дверь на ночь, выяснилось, что у Эвелин из кошелька пропали деньги. Окна в спальне Джейн оказались открыты, а кровать пуста.
Я не хочу это оставлять просто так, но ругать Джейн в присутствии всех, особенно бабушки, – значит только усугублять ситуацию.
– Нам надо вам кое-что сообщить. Томас, Джейн, вы слушаете?
Томас поднимает глаза от уроков.
– Ага, – бормочет Джейн, сунув голову в холодильник.
– Мы наняли человека, чтобы помогал нам в сезон. А вы занимайтесь своими делами, да и вообще нам следует побольше бывать вместе, пока Джейн не уехала.
Это мы придумали несколько недель назад; Эвелин тем самым предлагает мир, хотя в голосе у нее слышится раздражение, – она еще не забыла о пропавшей десятидолларовой купюре.
– Чего? Кого наняли? – спрашивает Джейн с набитым сэндвичем ртом.
– Студента из Йельского университета. Учится на юридическом, зовут Сэм. Он подал заявление через профессора Чена, помните такого?
Дети отвечают непонимающими взглядами.
– Ну как? Он столько раз у нас останавливался… В общем, он организовал по всему штату какую-то реферальную программу для получения зачета за курс и спросил, не хотим ли мы поучаствовать. Студент работает здесь в обмен на проживание и питание, а в конце пишет об этом курсовую или что-то такое. Я не вникала в подробности. Главное, что у нас будет еще одна пара рук. Нам самим непривычно, но мы станем посвободнее, больше времени проведем вместе, ведь это наше последнее лето всей семьей, – говорит Эвелин с волнением в голосе. – Сэм начнет работать со Дня поминовения.
Джейн медленно дожевывает последний кусок, прежде чем ответить.
– Вы наняли непонятно кого, он будет здесь жить, а с нами даже не посоветовались?! Отлично. Ничего не скажешь.
Она со стуком ставит тарелку в раковину.
– Я к себе.
– Джейн, – зову я, но она уже поднимается по лестнице, и в ответ раздается только хлопок двери.
Сэм приступает с понедельника. Он приезжает на поезде из Нью-Хейвена, я встречаю его на вокзале. По дороге парень рассказывает, что он из Мэдисона, штат Висконсин, и будет счастлив провести лето на побережье. Он худощав, судя по всему, не знает тяжелого труда, из-под белой футболки не выпирают мускулы, но в нем чувствуется определенная уверенность и что-то еще, как будто он может постоять за себя в драке. Я рассказываю о том, как моя семья из поколения в поколение управляет гостиницей, а он – о том, как в последние годы проводит лето в разных уголках страны в поисках новых впечатлений, как ему надо взглянуть на вещи со стороны и немного отдохнуть после напряженной учебы.
– Прошлым летом я работал на реке Миссури и пытался увидеть то, что видел Марк Твен, когда ходил там на пароходах. Кстати, потом он с семьей жил здесь, в Коннектикуте, в Хартфорде. Я, пока был там, прочитал все его книги.
Сэм говорит это небрежно, без высокомерия, и его легкая улыбка мне кого-то отдаленно напоминает: может быть, Томми, а может, и нет, просто возникает ощущение, что я его знаю. Он бесспорно привлекательный, обаятельный, и в глубине душе я жалею, что не учел это раньше, приглашая его в дом, где есть девочки-подростки. Он сидит рядом со мной в такой позе, будто это его машина, а не моя, и совершенно непринужденно высовывает руку в открытое окно. Когда мы сворачиваем к Бернард-бич, он говорит:
– Понимаю, почему вы отсюда никуда не уехали.
После этого я проникаюсь к нему симпатией.
Эвелин и Вайолет украсили крыльцо красными, белыми и синими лентами, на лужайке расставлены накрытые скатертями столы, на которых стоят кувшины с лимонадом и чаем со льдом, в траве валяются воротца и молотки для крокета. Сэм достает из багажника свой единственный чемодан и машет им рукой в знак приветствия. Когда они подходят к нам на подъездной дорожке, он спрашивает:
– И все это ради меня?
Он подмигивает Вайолет и пожимает руку Эвелин, задержав ее на секунду дольше, чем нужно. Вайолет хихикает и поправляет кудряшки, расправляет подол сарафана, внезапно становясь немного старше, чем мне бы хотелось. От его мимолетного внимания у нее закружилась голова.
– Разве не так встречают новых сотрудников? – Эвелин обводит двор рукой. – Ну, простите, вы у нас первый.
Сэм от души смеется.
– Поверьте мне, – его взгляд задерживается на Эвелин, – это самое лучшее из всех мест, где я когда-либо работал.
Не может быть. Моя жена краснеет от его слов, у нее на груди выступают розовые пятна. Я подумываю ему что-нибудь сказать, типа следи за своим языком, но слова так и остаются у меня в голове. Конечно, он ничего не имел в виду. Разве можно быть таким дерзким в свой первый рабочий день? Это наверняка безобидный комплимент: про пляж, про накрытые столы и прекрасную погоду. Что ж, в
