Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф
Джейн им не верит, а может, просто выстроила свою привычную линию защиты, где, как обычно, прячется от собственных эмоций. Надо же, именно Джейн, блудная дочь, удостоилась чести участвовать в грандиозном мамином финале – они вместе будут играть с симфоническим оркестром. А ведь это я всегда рядом, всегда на подхвате, я решала вопросы с кабельным телевидением, бронировала автобусную экскурсию по Гранд-Каньону для всей семьи, это я по воскресеньям с тяпкой ползаю по клумбам.
Именно я взяла на себя Томаса, когда он перестал со всеми разговаривать. Я сказала ему, что мне ненавистна сама мысль о решении родителей, что я не представляю, как это: войти в их пустой дом, никогда больше не услышать их голоса в телефонной трубке, – и точно так же я не могу представить их друг без друга. Я сказала, чтобы не вставал в позу, что еще потом локти себе будет кусать. Наказывая их подобным образом, маму не вылечишь, не избавишь от горя и решения папы не изменишь. Брат и сестра этого не понимают, думают, что я сумасшедшая, но они ведь не живут по соседству. Они не видят того, что каждый день вижу я. Как папа рвет для мамы цветы в саду, как мама часами просиживает рядом, пока он работает. Как они вместе гуляют, как по вечерам у них одно за другим зажигаются окна, когда они вместе передвигаются по дому. То, что они установили непреодолимую планку, – единственное, чего я им никогда не прощу.
Я звала Коннора к семейному психологу, но он не верит в психотерапию. Он родом из Южного Бостона, где люди сами решают свои проблемы, обходясь без посторонних. Он думает, что у нас все нормально, просто вместо супружеских отношений теперь на первом плане управление компанией и четверо детей. Да, так и есть, и произошло это не только по его вине. Я тоже внесла свою лепту. Мне лучше спалось, если я отодвигалась от него подальше; а на диване, где можно развалиться одной, было еще удобнее. Я перестала рассказывать, как прошел день, не хотела грузить его своим волонтерством в библиотеке и в школе у детей, благотворительными забегами, работой в саду. Да он и не спрашивал, чем я занималась. Я упаковывала ему с собой ланч, расставляла тарелки перед ужином, а он приходил с работы, уходил на работу и в какой-то момент перестал меня целовать у порога или я его, и мы оба не заметили, как это вошло в привычку, и протестовать уже было глупо. По мере появления детей копилась усталость, мешавшая нам вновь найти дорогу друг к другу.
Коннор не знает, что в те редкие ночи, когда мы возимся под одеялом, на автопилоте выполняя супружеский долг, я думаю о своих школьных парнях. О том, как мы узнавали друг друга, изнывали от желания, о том, как классно, когда тебя хотят. Я бы ему ни за что такое не рассказала, даже у психолога. Как-то стыдно, что мне сорок пять, а я мечтаю о мальчиках из прошлого, которые были моложе, чем мой старший сын сейчас.
Я никогда не заговаривала о разводе. Только несколько месяцев назад рассказала родителям о своих планах. Раньше я не думала об этом всерьез. Дети были на первом месте, я хотела создать для них уютный, счастливый дом. Коннор – из тех отцов, которые знают, как стягивать раны пластырем, научат делить столбиком и приготовят яичницу в тосте. С такими не разводятся. Многие женщины даже измены таким прощают. А мне чем обосновывать желание развестись? Или взять быт. Где он будет жить, где буду жить я, как будут проходить праздники, откуда мне брать деньги, придется ли выйти на работу в школу? По работе я никогда не скучала, не уверена, что смогу к ней вернуться после двадцатитрехлетнего перерыва, ну и мой самый большой страх, что дети меня возненавидят. Все это меня останавливало, пока не наступил июнь, пока нас не ошарашили родители, тем самым поставив под угрозу наше негласное соглашение «о крепком браке».
Теперь от правды не спрячешься. У меня есть муж, о котором я забочусь, которому я не желаю ничего плохого, которому я хочу счастья. Однако у меня нет мужа, за которого я бы умерла, который бы умер за меня. Джейн и Томас могут подумать, что это извращение, но разве я не заслуживаю такой любви? А Коннор? Разве мы все не заслуживаем?
Услышав в коридоре голос, я выключаю душ. Вытираюсь, обматываюсь, подтыкаю кончик полотенца, чтобы дойти до спальни. Выглядываю в окно – подъездная дорожка пуста. Муж даже не удосужился убедиться, что я услышала его «пока».
Начинаю одеваться и, чтобы не было скучно, включаю «Доброе утро, Америка». Показывают место, где были башни, – пожарные все еще разбирают завалы. С тех пор, как они рухнули, все кажется очень хрупким. У Томаса даже вроде прояснилось в голове после этой трагедии, а я прежде всего думаю обо всех этих людях, о том, каково это – потерять близких, об абсолютной опустошенности. Но если бы я потеряла Коннора, я смогла бы жить дальше. Я переживала бы из-за детей, что они потеряли отца, но я смогла бы существовать в мире, где его больше нет. Возможно, желать этого, верить в любовь, ждать, пока мы найдем свой путь, недостаточно. Вам не нужно работать не покладая рук, чтобы уговорить другого остаться.
Любовь – это когда вы идете рука об руку, следуя друг за другом к свету.
Позже тем же утром я насыпаю муку из
