Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф

– В мае, – говорит она, и ее улыбка увядает.

В мае. За месяц до того, как мы попрощаемся. Правнук, с которым мы едва-едва познакомимся, только войдет в мир, как мы его покинем. Может, мы и успеем подержать новорожденного на руках, но не услышим первого слова, не увидим первые шаги, не узнаем, в какого ребенка он вырастет и какой матерью станет Рейн. Ее увеличивающийся живот будет напоминать обо всем, от чего мы отказываемся. О том, чего я лишаю Джозефа из-за своих страхов. О неизмеримой потере. Во мне образуется новая воронка, глубокая и пульсирующая.

– Я подумала, что если ты узнаешь, то вдруг… – она опускает глаза, избегая встречаться со мной взглядом, – решишь остаться.

У меня перехватывает горло, я выдавливаю из себя грустную улыбку.

– Если бы все было так просто.

– Может, закроем на сегодня эту тему, а? – говорит Тони. – Мне сейчас надо всячески радовать беременную жену. Так что давайте праздновать!

– Давайте! – с каким-то чрезмерным рвением говорит Джозеф.

– Слушай, а можно тебя попросить? – Рейн кладет ладонь на свой еще плоский живот. – Сошьешь для ребенка одеяльце? Типа того, что ты сшила мне.

Рейн было больше года, когда Джейн привезла ее домой из Калифорнии: уже не младенец, но еще несколько лет она таскала одеяльце за собой, пока розовые края совсем не обтрепались.

– Сошью, конечно, – с фальшивой уверенностью говорю я, надеясь, что так и будет.

И обнимаю ее, обнимаю их обоих: мать и ребенка, пока могу; может быть, по-другому обнять малыша уже не удастся. У дитя Рейн еще не сформировались пухлые ножки с крошечными пальчиками, там пока еще сгусток клеточек, задержка месячных. Воронка внутри меня расширяется. Осталось десять месяцев, чтобы вырасти, десять месяцев, чтобы попрощаться.

Несколько дней спустя дрожащей рукой я пытаюсь воткнуть иглу в пастельно-желтый хлопок и промахиваюсь – раз, другой, третий. Хорошо, что Джозеф не заметил, а то начнет спрашивать, в порядке ли я. В порядке по сравнению с чем? Я пытаюсь сосредоточиться на своей задаче, подталкиваю иглу наперстком, но нитка запутывается. Зрение у меня нечеткое: иногда кажется, что я живу внутри мыльного пузыря, и из-за преломления света перед глазами переливаются искаженные радуги. Я моргаю, пытаюсь вернуться по стежкам назад, однако отверстие от иголки слишком узкое, я не попадаю, так что приходится отрезать нитку и вырвать хвостик.

Гостиная залита пронзительным утренним светом. К обеду августовская жара нас точно загонит в океан, и я с нетерпением жду этой передышки. Представляю, как плыву на спине, невесомая, и смотрю в нежно-голубое небо. На вечер Джозеф запланировал прогулку на кораблике с отплытием на закате от морского музея в Мистике. Этакая сладкая жизнь, голливудская мечта: капитан за штурвалом, два бокала вина, ветер в волосах, и в сумерках медленно тают краски дня. Борюсь с желанием лечь поспать до того времени. Джозеф читает в кресле: волосы поредевшие, седые, низко на переносице примостились очки. Сложением в отца, крепкий, как дуб, он начал увядать; кожа – там, где мускулы – сморщилась и обвисла, на животе появился жирок. Нельзя сказать, по-прежнему ли он похож на мистера Майерса, потому что тот не дожил до этого возраста двадцать лет.

Звонит телефон, я рада прерваться и с подпрыгивающим сердцем говорю «алло».

– Доброе утро, мам! – слышится голос Вайолет. – Я скоро приду. Папа меня ждет?

– Он читает газету, не спеши.

В это воскресное утро ее младший сын Патрик на тренировке по бейсболу, а Райан, пошедший по стопам старшей сестры Шеннон, на собрании первокурсников в Бостонском университете. Вайолет и Коннор остались дома одни, и она торопится к нам, предпочитая обществу мужа прополку сорняков. Я ей намекаю, что это нехорошие звоночки. Ей сорок пять, а она все никак не может от нас оторваться, стремится помогать, участвовать. Она перестала преподавать, когда родилась Молли, и постоянно крутится у нас: то на подхвате у меня на кухне, то на грядках вместе с Джозефом.

– Можешь не приходить, если Коннор дома. Или приходите вместе.

– Ой, у него куча дел! Все, иду.

С легким щелчком кладу трубку и на автомате продолжаю на нее смотреть, пока Джозеф, бросив взгляд поверх газеты, не уточняет:

– Не Томас, судя по всему?

Я мотаю головой и борюсь с желанием его набрать. Он не из тех, кто первым выходит на связь, но раньше всегда перезванивал в перерывах между встречами или когда выдавалась свободная минутка за рабочим столом. С тех пор как мы рассказали ему о нашем плане, он еще ни разу не перезвонил.

– Ничего, поймет в конце концов, – говорит Джозеф, и его спокойный тон вызывает у меня раздражение.

– Сколько раз он был у нас с тех пор, как мы им сказали? Дважды?

Я прокручиваю события последних двух месяцев, мысли у меня как карты из новой, еще жесткой, колоды. В памяти всплывают моменты из прошлых лет – игра в три карты, и я всегда угадываю, где дама. Однако недавние воспоминания жесткие, глянцевые и постоянно рассыпаются.

Джозеф хмурится.

– Один раз. На твой день рождения. Мы еще все ходили купаться, помнишь?

Как такое забудешь. Поздним вечером мы все вместе залезли в воду, и под сияющей луной жизнь казалась прекрасной. Воспоминания раскладываются по полочкам и становятся очень четкими. Пена на иссиня-черных волнах, накатывающих на холодный пестрый песок. Барахтающийся Томас, которого сестры утащили под воду. В этот миг он словно открытая устрица с крошечной жемчужиной детства, игривости и удивления, мерцающей внутри.

– Значит, всего один раз…

Я смотрю в окно на залитый солнцем сад Джозефа, слушаю симфонию ярких красок: успокаивающие ноты лаванды, бодрые, громкие звуки тигровых лилий, ровные аккорды темно-синих гортензий.

– Я знала, что он не поймет, но чтобы так…

Джозеф переворачивает страницу газеты.

– Все как обычно. У него такой способ защиты.

– И как Энн удается с ним ладить?..

Мой взгляд падает на свадебную фотографию в серой металлической рамке: Томас и Энн идут по проходу, она со скромным видом сжимает букет калл, он преисполнен сдержанной гордости. На свадьбе чуть ли не весь банкетный зал был занят их коллегами и деловыми партнерами. Энн отпустила локоть Томаса и взяла его за руку, их пальцы переплелись. Он повернулся к ней с сияющим лицом и поцеловал. Ее радость и его нежность были такими интимными, что я отвела взгляд и уставилась на недоеденный торт. Я всегда знала, что они друг другу небезразличны и что у них все