Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф

Отъезд из Стони-Брук дался мне непросто; и сейчас, когда я гуляю с Эвелин, даже в такой вечер, когда все идет так, как надо, когда воздух холодный, но не горький, пахнет горящими дровами, из труб поднимается дым и все уютно устроились в тепле, в моих шагах слышится эхо вины.

Я ведь уехал, бросив мать и отца, который каждый вечер на подносе приносил ей ужин, а она все худела, усыхала, в то время как опухоль росла. Он сидел рядом с ней на краю кровати, забывая поесть. Я ставил ему стаканы с холодной водой, уговаривая попить, но каждое утро находил их полными, на тумбочке от них оставались влажные кольца. И все же родители поняли меня, поняли, что все серьезно, когда я сказал, что мне нужно уехать, и во второй раз обняли меня на прощание.

Сегодня, когда идет снег, спустя два месяца после нашего воссоединения, я снова восхищаюсь красотой Эвелин. Снежинки тихо падают ей на волосы и плечи. Она держит сумку на бедре, словно ребенка. Снегопад не прекращается уже несколько дней, и Эвелин забеспокоилась, что, если не сделать запасы, они останутся без продуктов. Я как раз был у них в гостях, Мэйлин подала на ужин запеканку из подсушенных макарон. Кулинария не входила в число ее талантов, поэтому я предложил сбегать в магазин, а Эвелин напросилась со мной.

Она замечает мой пристальный взгляд и застенчиво улыбается в ответ, как будто мы только что познакомились. Я пытаюсь остановить время, чтобы никогда не забыть, как она выглядит сейчас, в эту самую секунду: розовый румянец на щеках, застенчивая улыбка, локоны, с которыми играет ветерок. Я весь в своих мыслях, когда она вдруг останавливается и перекладывает сумку, чтобы держать ее одной рукой.

– Джозеф… – на ресницы Эвелин падает снежинка, и она продолжает: – Как хорошо, что ты здесь!

Забывшись, я заправляю выбившийся локон ей за ухо и тем самым непроизвольно нарушаю негласную дистанцию, которую мы соблюдали до этого момента. Я страстно желаю ощутить прикосновение ее кожи к своей, и меня захлестывают эмоции.

– Боже, ты такая красивая! Я не говорил тебе, чтобы не отпугнуть, но ничего не могу с собой поделать. Ты такая красивая, и я так тебя люблю!

Она дотрагивается влажной шерстяной варежкой до моей щеки и целует меня. Мне кажется, что все так же, как до войны, до моего ранения, до Томми, до того, как все на нас навалилось. Она отстраняется; мечтательное выражение лица – подарок, который я хочу завернуть, чтобы открыть еще раз, и я целую ее снова. Мы роняем покупки на землю, не думая о том, что пакеты промокнут и порвутся, что еще надо пройти несколько кварталов. Она целует меня в ответ, а я так долго этого ждал, что хочу только одного – целовать ее снова и снова, вечно.

Она откидывается назад, в ее улыбке сквозит печаль.

– Спасибо, что не дал мне уйти.

Я прижимаюсь своим лбом к ее.

– Разве можно тебя отпустить?!

– Я люблю тебя, Джозеф. Прости, что только сейчас об этом говорю. Я всегда тебя любила!

Я обнимаю ее и отрываю от земли. Утыкаюсь лицом ей в шею, потрясенный чувством, в которое верил неизменно, тремя словами, которых так долго ждал, но ни разу не слышал из ее уст. Ее волосы щекочут мне щеки, и я шепчу:

– Выходи за меня замуж.

Она молчит, я высвобождаюсь из ее объятий, боясь, что зашел слишком далеко, что она может замкнуться. Ее губы приоткрыты от удивления, на лице то же выражение, с которым она встретила меня тогда возле магазина. На этот раз ее глаза наполняются слезами.

– Ты серьезно?

Я киваю, от ее взгляда у меня кружится голова.

– Я ничего в жизни так не хотел! Выходи за меня замуж, Эвелин.

Она подскакивает и обхватывает меня руками так быстро, что я теряю равновесие и навзничь падаю в снег, роняя один из пакетов с продуктами. Она падает на меня сверху и целует прямо там, в сугробе. Улицы пусты, вокруг нас сгущаются огни, мерцающие в ночи. Я счастлив: мы могли бы быть где угодно, мы могли бы быть вообще нигде. Есть только Эвелин, лежащая на мне, ее губы и снежинки в волосах.

– Я согласна.

Она целует меня, тепло разливается по моей груди, ее ответ согревает меня будто очаг, и с него начинается наша семья.

Глава 7

Эвелин

Август 2001 г.

Скрипит москитная дверь, слышатся голоса Рейн и Тони, которые по своему обыкновению нагрянули без предупреждения. У нас в холле вечный круговорот детей и внуков: то и дело кто-нибудь кричит «привет» и совершает набег на холодильник или хватает шезлонги и отправляется на пляж. Только Томас ведет себя по-другому: он приезжает не домой, а в гости, держит дистанцию и стал еще более отстраненным, чем раньше.

Сегодня Рейн чистит и режет огурцы к ужину, а Тони бросается вместе с дедушкой жены чинить протекающую раковину. Они оба здесь незаменимы. Тони что-нибудь ремонтирует или помогает там, где нужна пара сильных рук, Рейн с Джозефом возятся в саду: он научил ее распознавать сорняки, обрезать увядшие цветы, подвязывать вьющуюся глицинию бечевкой к кольям. Ей спокойно в доме, где она росла, пока Джейн не обрела твердую почву под ногами. «Устричная раковина» – ее дом, всегда была ее домом, как и моим.

Мы садимся есть. Не успеваем наполнить тарелки, как Рейн выпаливает:

– Я сейчас лопну от нетерпения! Мне надо кое-что рассказать!

Джозеф ставит салатницу на стол, я кладу щипцы обратно на блюдо с курицей: мы все внимание.

– Я беременна! – говорит Рейн, хихикая, как девчонка.

Тони улыбается, а мы вскакиваем и бросаемся их обнимать и поздравлять. Кажется невероятным, что ей уже двадцать семь, а в ее утробе растет ребенок. Вот же, только что, она сама была крошкой и ползала у моих ног, что-то лепеча и высыпая песок из пластикового ведерка.

– Какой срок? – спрашиваю я, задыхаясь от волнения.

– Мы сами только что узнали, – говорит она, сияя. – Еще даже к врачу не ходили, хотя я уже сделала штук пять тестов! Многие скрывают до поры до времени, но, учитывая наши обстоятельства…

Я киваю, чувствуя, как щеки заливаются краской стыда. Груз времени давит на всех членов семьи.

– Когда рожать? – радостным голосом интересуется Джозеф,