Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф

Джозеф складывает на коленях газету, и я думаю: хоть бы не пересел ко мне – от его успокаивающего прикосновения у меня сорвет клапан, который я отчаянно пытаюсь закрыть. По счастью, он остается у себя в шезлонге, постукивая пальцами обеих рук друг о друга.

– Том боится, что своим звонком как будто покажет, что поддерживает наше решение. В общем, ему еще надо с этим разобраться.

– Иногда мне хочется его встряхнуть, понимаешь? – Я выдавливаю из себя усмешку. – У нас так мало времени… Не знаю… Я волнуюсь за них за всех, в некоторых важных вещах они совсем не разбираются…

Мой взгляд скользит по десяткам фотографий в рамках. Внуки, встав коленями на плечи друг к другу, выстроили на песчаной отмели пирамиду; Рейн и Тони танцуют у себя на свадьбе; Джейн, Вайолет и Томас – выцветшие фигурки в пижамах-комбинезонах – стоят у рождественской елки.

Джозеф отвечает не сразу, такое выражение лица я уже видела у него раньше. Он, словно топором, раскалывает меня надвое силой своей любви.

– Ты же знаешь, что я на все ради тебя готов.

– Знаю.

Во мне снова просыпается чувство вины за свой эгоизм, за то, что не настолько сильна, чтобы принять все, что грядет.

– А я что могу для тебя сделать?

– Просто держись, – он хрипнет от эмоций. – Держись до июня.

Вайолет появляется в джинсовых шортах и выцветшей футболке с эмблемой Университета Тафтса, волосы скручены в небрежный узел на затылке. Я со своим шитьем выхожу за ней на задний двор и устраиваюсь на деревянной скамейке, которую Джозеф смастерил к нашей прошлой годовщине, чтобы я составляла ему компанию. Он уже там, выкапывает и делит лопатой разросшиеся хосты, рассаживая их небольшими пучками, чтобы цвели. Над ним, словно любопытные соседи, возвышаются подсолнухи, буйно разросшиеся в знойные дни на исходе лета. Садоводство – это гораздо больше, чем просто посадка семян и полив, это постоянная борьба с сорняками, удобрение почвы, обрезка. В общем, всякие утомительные, на мой взгляд, вещи. Для Джозефа все по-другому: он основательно ухаживает за садом и терпеливо относится к поведению природы, которой не может командовать. Джозеф не ждет признания своего труда, ему просто радостно видеть, как все цветет.

Сад раскинулся на целый акр от нашей задней двери до дома Вайолет, где я выросла и где жила моя мать, пока не начала бродить в прострации по окрестностям, что заставило нас отправить ее в дом престарелых. Отец умер гораздо раньше, от инфаркта, и она погружалась в деменцию и приближалась к смерти по большей части в одиночестве. Я представляю, как в воздухе пахнет землей, цветочной пыльцой и яркими ароматами разнотравья, но запахи тоже стали воспоминанием, запертыми воротами. Я и представить себе не могла, что мое предложение облагородить луг обернется таким образом.

Когда мы закрыли «Устричную раковину», Джозеф не знал, чем себя занять, бесцельно бродил, больше не позвякивали в карманах ключи, больше не надо было что-то подлатать то тут, то там, как это бывает в доме, которым активно пользуются. Он топтался рядом, пока я играла на пианино, хватал что-нибудь, когда я готовила, пробовал нарезанные помидоры или макал палец в тесто для торта. Я умоляла его найти себе занятие, любое, лишь бы его увлекло. Раньше, когда в разгар сезона каждый был занят своим делом, я мечтала о том, чтобы чаще бывать вместе, воображая, что мы, как в юности, проводим дни на пляже Бернард. Но когда у него высвободилось время, уходившее на «Устричную раковину», он стал поистине моей головной болью – прилипчивым, надоедливым.

Луг долгое время оставался нетронутым, на нем рос клевер, да мы время от времени играли в крокет. Иногда я представляла себе на этом месте большой сад, и по мере того, как мое недовольство Джозефом росло, идея обретала форму. Я решила попросить его о подарке для себя, который на самом деле предназначался ему. Вечером, когда мы лежали в постели, я озвучила свою идею, и он, пусть и донельзя смущенный (ему не хотелось признаваться, что он не знает, чем занять свалившееся на него свободное время), согласился.

Чтобы превратить луг в сад, Джозефу сначала пришлось приручить дикие фиалки. В первые недели мая они буйно цвели, закрашивая луг сплошным фиолетовым цветом. Под хрупкими листьями прятались сильные корни; фиалки разрастались с неистовством сорняков. Прекрасные, без злого умысла, просто чтобы выжить, они могли задушить все вокруг. Он выделил им ограниченную территорию – теперь они цветут на огороженной клумбе. Наблюдая за ним, я не могла не вспоминать, как каждое утро он появлялся на пороге моего дома, сжимая в кулаке букетик фиалок. И спрашивала себя: а он – удобряя и поливая – думает о том же? Я боялась, как бы работа в саду не превратилась для него в погоню за призраками – Томми, родителей или той жизни, которая у нас была раньше, – ведь сад я задумала для другого.

Вскоре то, что Джозеф делал в качестве одолжения мне, переросло для него в нечто большее. Он изучал, какие цветы лучше растут в Новой Англии, какие сорта предпочитают тень, что и когда нужно сажать, чтобы сад был постоянно в цвету. Он приходил домой со стопками книг, и я уже засыпала, а он все читал. Он обустроил клумбы, символизирующие каждого из наших детей. Маргаритки, невинность, надежды – это Вайолет. Лаванда, честность – Томас. Гладиолусы, сила характера – Джейн. Шли годы, Джозеф расчистил место для большого сада. С каждым из внуков съездил в питомник и позволил им выбрать растения на свой вкус, чтобы соткать разноцветный гобелен: львиный зев, циннию, бархатцы, сирень, примулы, пионы, лилейники, ирисы. А началось с фиалок, все началось с фиалок. Теперь здесь земной рай, покрытый росой тайный сад нашей любви и нашей семьи.

Джозеф и Вайолет на коленях стоят на грядке. Интересно, он начал заранее скучать по саду, как когда-то я, на заре нашего брака, скучала по Джозефу, даже лежа в его объятиях? Кто будет тут хлопотать, когда нас не станет?

Вайолет выдергивает непослушный корень, затем останавливается, чтобы убрать волосы с лица тыльной стороной ладони. Видно, что она устала.

– Папа, прервись, пожалуйста. Мне нужно поговорить с вами обоими.

У нее страдальческое выражение лица. Куда делась наша всегда яркая, полная жизни, излучающая свет дочь? Не узнаю ее в этой женщине с усталыми глазами. Вайолет разгибается, садится рядом со мной на