Путь отмщения - Эрин Боумен
Я стаскиваю с ног ботинки. Лил пожимает плечами и похлопывает пони по крупу. Я не обязана перед ней оправдываться. Мне хочется искупаться, и пошло все к черту. Начав расстегивать штаны, я вдруг понимаю, что плавать мне придется в своих панталонах и нижней рубахе Эвелин, которую я взяла у нее из комода. Вид будет совершенно неприличный, и мне даже не верится, что я решусь на такое, но жара просто ужасная, от меня воняет потом, и одному богу известно, когда удастся искупаться в следующий раз. К тому же рану на плече необходимо промыть.
Последней я снимаю рубашку и бросаю ее к остальным вещам.
— Ты идешь? — спрашиваю я у Лил.
— Я мылась вчера вечером. Лучше прогуляюсь.
— Куда?
— Бледнолицым вечно нужна цель, — бормочет Лил себе под нос, — они не умеют попросту жить.
Я провожаю ее взглядом и вхожу в реку. Вода не холодная, но после целого дня езды под палящим солнцем обжигает, как ледяная.
— Господи, теперь-то я понимаю, почему ты не стала мыться с нами в Белой купальне, — говорит Джесси. Его взгляд скользит по моему телу, и я прикрываю грудь руками, потому что рубашка вдруг кажется слишком тонкой и прозрачной.
— Теперь, когда ты знаешь, что она девушка, мог бы вести себя при ней прилично, — говорит ему Билл. В его замечании нет ничего такого, но голос у него почему-то хриплый. Если бы я не знала, что все в порядке, то решила бы, что он чем-то взволнован.
Джесси напрыгивает на брата, в шутку осыпая его ругательствами, а я захожу подальше и окунаюсь. Тут по-прежнему не очень глубоко, вода едва доходит до бедер, но помыться можно. Ребята продолжают бороться в воде, и пока они отвлеклись, я скребу голову ногтями, споласкиваю волосы, тру руки и ноги, промываю рану, потом откидываюсь на спину и качаюсь на воде, глядя в бескрайнее голубое небо. Оно огромное и безмятежное, словно опрокинутое озеро. Я вздыхаю полной грудью и только собираюсь перевернуться и встать на ноги, как кто-то хватает меня за лодыжку и утягивает вниз. Едва успев набрать воздуха, я оказываюсь под водой. На мгновение мне кажется, что это водяная змея обвилась вокруг ноги, но захват слишком крепкий. Прежде чем я начинаю брыкаться, меня отпускают, и я выныриваю, закашлявшись и хватая ртом воздух.
Джесси, бултыхаясь на расстоянии вытянутой руки от меня, улыбается до ушей.
— Прости, не смог удержаться.
— Ах ты, подлец! — Я брызгаю в него водой. — Скажи спасибо, что это была не вывихнутая лодыжка. Куда делись твои хорошие манеры?
Билл закатывает глаза.
— Да у него их никогда не было. Он только притворяется воспитанным.
— Заткнись, Билл!
— Сам заткнись, Джесс.
— А теперь заткнитесь оба! — раздается грубый окрик с берега. И следом звук, который невозможно спутать ни с чем: лязг ружейного затвора.
Глава восемнадцатая
Я медленно оборачиваюсь.
На берегу реки, недобро усмехаясь, стоит изможденного вида человек.
— Вон из воды, — командует он, указывая дулом ружья на берег. — И поживее. — Речь с легким акцентом, но я не могу понять, с каким именно.
— Вальц, убери ты эту штуку! — кричит Джесси. — Это я, Джесси Колтон. Из Уикенберга.
— Джесси? — эхом откликается старикан. — Мальчишка Эйба? Гляди-ка, вырос! Когда я тебя видел в последний раз, ты еще не нарастил такие мускулы. А Билл и вовсе был мелким хлюпиком.
— Так прошло больше трех лет.
— Неужели? Надо же, как летит время.
Вальц опускает ружье. Он старше, чем я ожидала. Седые бакенбарды, редкая борода; лицо изрезано сетью морщин, напоминающих трещины на выжженной земле пустыни. Когда Джесси сказал, что Вальц и Эйб вместе работали на приисках, я представляла, что ему лет примерно как па, около сорока или чуть больше. Но Вальц выглядит на все шестьдесят.
— И как там старина Эйб? — спрашивает Вальц.
— Умер, — отвечает Джесси.
— Жаль. Хороший был человек.
Джесси ворчит:
— Тогда с чего ты полез на нас с ружьем, Вальц?
— Услышал из дома крики и подумал, что кто-то дебоширит. Лишняя осторожность не повредит, сам знаешь. В последнее время тут небезопасно: с горного кряжа то и дело постреливают, стервятники кружат над ущельем. По ночам я слышу топот копыт, будто отряд призрачных всадников проносится мимо, но каждый раз, когда вылезаю из койки и зажигаю фонарь, чтобы проверить, вокруг ни души.
— Что ж, прости, что напугали тебя, — говорит Джесси, пока мы выбираемся из реки, выжимаем белье и переодеваемся в сухое. — Нам говорили, в эту пору ты уже возвращаешься в Финикс.
— Обычно так и бывает, но в нынешнем году мне везет. Вот я и решил задержаться подольше. — Вальц замолкает и с прищуром оглядывает ребят. — Ага, то есть вы тащились в такую даль вовсе не для того, чтобы навестить меня?
— Мы здесь проездом, — поясняю я. — Меня зовут Кэти Томпсон. Мой па тоже дружил с Эйбом.
Вальц приподнимает шляпу в мою сторону:
— Проездом — то есть рассчитывали остановиться в моем доме?
Джесси улыбается:
— Пойманы с поличным, сэр.
— В таком случае вам повезло, что застали меня. Через несколько дней я и правда возвращаюсь в Финикс. Места под крышей всем не хватит, но можете заночевать во дворе. Отдохнуть и перекусить. Только утром поймал бобра. — Он переводит взгляд на наших скакунов. — А где ваш четвертый?
— Позади вас, — произносит Лил, неслышно, как олень, выступая из зарослей высокой травы.
Вальц вскрикивает и подпрыгивает на месте от испуга.
— Разве можно так подкрадываться к человеку! — вопит он. — Особенно к человеку с заряженным ружьем!
— Апачи славятся своим умением подкрадываться, — кивает она с едва заметной улыбкой и косится в сторону Джесси. Всего на мгновение, но я успеваю засечь ее взгляд. Лил слышала, как он говорил прошлой ночью об апачах, пока она купалась в реке. Она словно повсюду одновременно, эта девчонка. На земле, в небе и в сухом воздухе Аризоны.
Я мысленно обещаю себе никогда с ней не ссориться.
* * *
Вальц не слишком радуется индейской девчонке, но с ворчанием ведет нас к себе во двор. Его дом — если эту развалюху можно назвать домом — прячется за утесом, как и предполагала Лил. Размером жилище чуть больше стойла Сильви у нас в сарае: тут всего одна комната. Стены сложены из камней, скрепленных глиной; крыша накренилась, будто вот-вот завалится на скальную нишу, в которую встроена.
Обстановка внутри такая же убогая. У дальней стены лежит набитый травой матрас. Возле единственного окна торчат
