Кляпа. Полная версия - Алексей Небоходов

Целуя Славика с тем неуклюжим пылом, который уже давно стал для неё новой реальностью, Валя почувствовала, как всё вокруг исчезает, сужаясь до шороха их дыхания, до скрипа подрагивающих стеллажей и звона натянутых нервов. Мир сузился до жалобного шороха их одежды, до тяжёлых вдохов, словно воздух в подсобке внезапно сгустился и стал липким, пахнущим пылью и старыми тряпками.

Она, не прекращая поцелуя, ухватилась за пряжку ремня, дрожащими пальцами шаря вслепую, словно на ощупь прокладывая дорогу к спасению от всего происходящего. Брюки Славика, расстёгнутые наспех и с трудом, неловко сползли вниз, вызвав у него сдавленный вздох, полный испуга и чего—то почти комического – как будто он сам не верил, что оказался участником такого бурного абсурда.

Валя медленно опустилась на колени, колени жалобно хрустнули о грязный кафель, но она не обратила внимания. Подсобка встретила её новое положение волной запахов: бумажной пыли, влажной тряпки и чего—то неопределённого, давно застрявшего в углах старых коробок. Свет лампочки мигал над ней, как старенький глазок наблюдателя, который только и ждал, чтобы донести обо всём начальству.

Славик стоял перед ней, застыл, будто школьник на линейке, только вместо гимна ему предстояло пережить что—то совершенно иное. Он тяжело дышал, спина его была напряжена, руки безвольно повисли вдоль тела, а глаза метались, словно он искал на потолке ответы на вопросы, которых стеснялся задать вслух.

Валя, не теряя времени, ловко стянула с него трусы – обычные, светло—серые, слегка растянутые, с неуклюжей синей полоской по краям, словно ещё одно напоминание о простоте и неловкости их обладателя. Сняв их, она мельком взглянула вверх и заметила, что мужское достоинство Славика пока выглядело растерянным и неготовым к великим свершениям. Без тени колебаний её губы решительно приняли его, как принимают робкого гостя в суматошный праздник, с тем упрямым теплом, в котором было больше заботы и решимости, чем страсти.

Валя, не глядя наверх, сосредоточенно взялась за дело. Она действовала машинально, как человек, выполняющий сложную работу, требующую всей его концентрации. Её голова медленно двигалась вперёд и назад, движения были упорными, целеустремлёнными, словно она старалась дотянуться до какого—то важного рубежа, невидимого постороннему глазу.

Из—за старания и концентрации её губы, напротив, наполнились тёплой, щедрой слюной, отчего каждый её жест сопровождался влажными, слабо чавкающими звуками, которые эхом отдавались в узком помещении, заставляя Славика вздрагивать при каждом новом движении. Звуки эти были какими—то смущающе интимными, неловкими и безобразно искренними – словно подсобка сама шептала, хихикала и подзуживала, подбивая их на всё большее безумие.

Славик, с трудом удерживаясь на ногах, сжал пальцами край ближайшего стеллажа, его дыхание стало рваным, прерывистым, как у человека, которому одновременно страшно и невыносимо приятно. В голове у него, вероятно, бушевал ураган паники и восторга, смешанный с непреодолимой растерянностью.

А Валя трудолюбиво продолжала. Всё внутри неё будто сжалось в одно упрямое желание довести начатое до конца, не думая, не анализируя, а просто выполняя свою странную, абсурдную задачу. Её щёки вспыхнули жаром, но она не позволила себе остановиться ни на мгновение. Она делала это не потому, что хотела чего—то личного, нет – за каждым её движением стоял страх, отчаяние, странное упорство человека, который забыл, как выглядят другие пути.

Голова её двигалась плавно, ритмично, послушная внутреннему ритму, который задавал сам их неловкий, мокрый, шорохом напоённый контакт. Валя слышала, как Славик тихо охает, как его дыхание путается с её собственным, как в этой убогой, грязной подсобке на краю вселенной рождается нечто такое странное, жалкое и прекрасное одновременно, что от него хотелось то смеяться, то плакать.

Где—то в глубинах сознания Кляпа довольно урчала, как сытая кошка на солнышке, не торопясь вмешиваться – она лишь подбадривала ленивыми мыслями, полными пошлого веселья, но уже без прежней спешки, наслаждаясь зрелищем происходящего с вальяжным удовольствием гурмана.

И в этом странном, хлюпающем, шуршащем ритме, среди падающих коробок, облупленных стульев и запахов затхлости, Валя впервые почувствовала себя кем—то большим, чем просто серой мышкой. В этом странном служении чуждой миссии она вдруг обрела странную свободу – свободу делать то, что считалось невозможным, абсурдным, запредельным. Пусть даже на коленях, пусть даже в пыльной подсобке, пусть даже со Славиком, который дрожал перед ней, как перепуганный кролик перед морковью.

Убедившись, что мужское достоинство Славика наконец воспряло полностью, Валя сдержанно отстранилась, словно механик, закончивший проверку двигателя перед безумным полётом. Её дыхание сбивалось, горячее, липкое, и вместе с тем странно решительное. Подсобка вокруг казалась дышащей вместе с ними: каждый стеллаж, каждая коробка, каждый клочок пыли в воздухе словно с интересом наблюдали за развитием событий.

Валя, не теряя времени и не давая себе даже намёка на сомнение, ловко подцепила подол своего платья, задрала его вверх и резким, чуть неуклюжим движением стянула с себя красные кружевные трусики – яркие, почти вызывающие, нелепо контрастирующие с тусклой, грязной реальностью подсобки. Трусики на мгновение повисли на её щиколотке, как последний намёк на приличие, потом упали, обвившись вокруг ботинка, и остались там, как маленький алый флаг капитуляции.

Славик замер, глаза его расширились до размеров блюдец, дыхание сбилось, а руки беспомощно повисли, словно он боялся дотронуться до неё, боялся разрушить то зыбкое безумие, которое сгустилось вокруг.

Но Валя не собиралась ждать. Она сделала шаг вперёд, неловко, на подгибающихся коленях, словно актриса в дешёвой водевильной пьесе, в которой роль принцессы досталась уборщице за неимением лучших кандидатур. Прыжком, скорее забавным, чем грациозным, она вскарабкалась на Славика, обхватила его коленями, отчего он едва не рухнул вместе со всей конструкцией подсобки, и, ловко направляя его напряжённое, растерянное достоинство, ввела его в себя.

Мир на секунду замер, качнулся, как перегруженная лодка на волне.

Славик, пискнув что—то нечленораздельное, ухватился за её бёдра так, будто пытался спасти их обоих от падения в бездну. Валя, не дав ему ни времени, ни шанса на раздумья, начала двигаться – рвано, нелепо, с каким—то отчаянным упорством, словно пыталась выстучать на его теле всю ту отчаяние, всю невозможность их встречи, весь комичный абсурд своей новой жизни.

Каждое её движение сопровождалось скрипом старого пола, натужным поскрипыванием стеллажей и приглушёнными, случайно вырывающимися всхлипами. Платье путалось между их телами, шуршало, скользило, создавая ощущение странной, безумной маскарадной сцены. Валя прыгала на Славике с тем упорством, какое бывает у людей,