Северный ветер - Александрия Уорвик

И под «подкупил» я имею в виду «заставил угрозами».

Король стужи не отвечает. Я вдруг понимаю, насколько стало тихо – должно быть, люди успели выступить, – и поворачиваюсь к нему. Он стоит, неловко опустив руки, и с опаской за мной наблюдает. Между нами что-то меняется. Что-то созревает, и у меня будто впервые открываются глаза.

– Это же лошадь кого-то из солдат, – продолжаю я, пристально всматриваясь в короля, не выдаст ли он себя ненароком какой-нибудь мелочью, – так ведь?

Если не следить, то я упущу.

– Она твоя.

Пальцы путаются в гриве, что кажется переплетением тумана и света. Я уверена, что не ослышалась.

– Ты купил мне лошадь?

Борей избегает моего взгляда.

– Купил у объездчика в Невмоворе, чтобы тебе не приходилось ездить верхом со мной. Он назвал хорошую цену. Пустяк.

Это что угодно, но не пустяк.

Возможность кататься по землям короля, когда мне вздумается. Знак его веры в меня. Готовности поверить, что я не попытаюсь сбежать. Борей сделал мне подарок – нечто, что впервые в жизни принадлежит всецело и полностью мне одной.

Чувства сбиваются в горле плотным комом. Ощущаю в себе перемену. Как нечто мягкое обволакивает все жесткие углы, которые вытесала из меня жизнь.

– Спасибо, – шепчу я, поднимая на Борея взгляд. – Я буду ею дорожить до конца своих дней.

Он долго на меня смотрит, возможно, в нерешительности. Затем, преодолев расстояние между нами, втискивается в денник. Кобыла нюхает волосы короля, и он усмехается.

– Как назовешь? – интересуется Борей, прижимая большую ладонь к мускулистой шее лошади.

Кончик его мизинца застывает в волоске от моего. Не знаю почему, но я вся на этом зацикливаюсь.

– Илиана, – отвечаю я. – Так звали мою мать.

– Илиана, – Борей наблюдает, как моя ладонь оглаживает щеку лошади. – Ей подходит. Можешь выбрать любой денник, какой тебе по душе. И все это твое, – он указывает на снаряжение: седло, попону, уздечку, недоуздок. – Конюх о ней позаботится, если пожелаешь.

– Нет, не надо. Я сама буду за ней ухаживать.

Не то чтобы я не доверяла конюху – он отлично обращается с подопечными, – но в первое время наезднику важно укрепить связь с лошадью.

Раз Илиана уже оседлана, мне остается лишь вывести ее из конюшни. Фаэтон вскидывает голову, красуясь в присутствии дамы, и его призрачное дыхание вырывается из ноздрей завитками, что тут же рассеиваются. Солдаты собираются за воротами. Они мужественны и сосредоточенны, сдержанны и беспрекословно верны. Сам воздух вокруг нас будто замирает. И тут до меня доходит, что ждет нас в конце этого путешествия.

– Насколько все плохо? – спрашиваю я, когда Борей, вскочив в седло, направляет Фаэтона в мою сторону.

Король поднимает ладонь, дает капитану сигнал к отправлению. Паллад мельком встречается со мной взглядом. Я не позабыла нашу первую встречу на тренировочной площадке несколько месяцев назад, и он, вероятно, тоже. Пока он держится на расстоянии, у меня не будет причин вонзить ему в грудь еще одну стрелу. В любом случае урок он явно усвоил.

– По словам моих людей, новый разрыв за ночь расширился.

– Тогда мы его закроем, – говорю я.

Залатаем все эти дыры, не дадим людям просачиваться в Мертвые земли.

– Ни в коем случае. – Борей смотрит на меня, сидя верхом. – Слишком велик риск для твоей жизни.

На кратчайший миг я ощущаю, как от Борея исходит скрытый страх. За меня. А может, даже больше, если загляну глубже. Если не откажусь от этой мысли.

– Тебя это никогда не останавливало.

– Это было раньше.

Потянув поводья Илианы вправо, я направляюсь к воротам.

– Тогда какой мне смысл ехать?

– Ты мне скажи, – нотки веселья. – Сама вызвалась.

М-да, он прав.

– Это война, не так ли? А на войне всегда нужно что-то делать.

Полагаю, в лагере найдется масса занятий. Король согласно склоняет голову.

– И правда.

Борей и я бок о бок едем во главе войска – двух четких колонн, которые растягиваются почти на километр. Путь занимает весь день. По большей части я довольствуюсь тишиной, слушаю, как хохочут солдаты, подшучивая друг над другом – многие знакомы сотни лет, хотя даже не верится, – но иногда мы с Бореем о чем-нибудь болтаем, и мне даже не хочется выдрать на себе все волосы в это время.

Мы прибываем в лагерь к закату. Заснеженную поляну усеивают аккуратные ряды палаток, белое полотно туго натянуто, вбитое колышками в землю. Воздух звенит заточенной сталью, тяжелым топотом копыт. Солдаты тянут тележки с припасами по разбитой тропе, собирают хворост в лесу, копают отхожие места. Замечаю и слуг, как мужчин, так женщин. Смеха не слышно. Даже разговоров почти нет. Полузамерзшая земля напитывается напряжением, неуверенностью.

Многие солдаты и слуги пялятся на меня, несмотря на капюшон, закрывающий лицо. Я коротко киваю им в знак приветствия. Что бы они обо мне ни думали, я здесь, чтобы помочь.

У нас забирают лошадей, и Борей ведет меня к просторной палатке в северной части лагеря. Вход охраняют двое мужчин. Король стужи их отпускает и сдвигает полог, чтобы я вошла. Оказавшись внутри, застываю на месте.

Я смотрю на кровать.

Он смотрит на кровать.

Ну, разумеется, кровать здесь одна. Опять.

Разумеется.

Король стужи срывает оцепенение, целеустремленно шагая вперед. Хватает подушку с матраса, бросает ее в мою сторону.

– Ляжешь на полу.

И весь такой принимается откидывать одеяла, повернувшись ко мне спиной.

Я роняю челюсть, сжимая подушку, и в памяти всплывает эпизод. Именно эти слова я и сказала Борею, когда мы были вынуждены разделить одну кровать в Канун средизимья.

– Ах ты ублюдок! – запускаю подушкой ему в затылок. Она попадает в цель и, не причинив никакого вреда, падает. – Не буду я спать на полу.

Король замирает. Издает тихий звук. Сперва думаю, что он презрительно фыркнул, но следом раздается второй, более глубокий выдох. Плечи Борея дрожат, спина трясется, а голова склоняется так, что волосы закрывают лицо. А когда он поворачивается, я теряю дар речи.

Северный ветер смеется.

И зрелище это совершенно умопомрачительно.

Зубы у него совершенно ровные, сверкающие. Уголки губ растягиваются до самых ушей, вокруг глаз появляются веселые морщинки. Лицо полностью преображается. Он будто сбросил старую кожу. Смех, что рвется наружи из его груди, течет ручьем, а я все глазею. Да как тут оторваться? Сейчас король вовсе не колючий, отчужденный бессмертный, которого я знаю. Он – мужчина из плоти и крови. Мой муж.

Кровь ускоряет бег, разогретая удовольствием. Вопреки здравому смыслу, сама расплываюсь в улыбке. Хмыкаю от абсурдности – избить бога подушкой в момент раздражения.

Когда смех стихает, в палатку вторгаются звуки лагеря. Обиженно фыркаю.

– Мы будем спать в одной постели, как в прошлый раз.

Борей улыбается – без стеснения.

– Как пожелаешь… Рен.

Когда свет на востоке меркнет, по лагерю разносится звон колокола. Борей поднимается из-за стола, за которым изучал документы, и натягивает сапоги.

– Ужин, – объявляет он.

Пока король затягивает