Северный ветер - Александрия Уорвик

– Ясно.

Плавным движением он стягивает тунику через голову и отбрасывает в сторону.

Я втягиваю воздух так стремительно, что чуть собственный язык не проглатываю. Рельефный живот рассекает отчетливой линией бороздка, черные волоски дорожкой спускаются под пояс штанов. Широкие, мощные плечи, узкая талия. Мой взгляд жадно скользит по каждому сантиметру кожи, от маленьких темных сосков до выступающих ключиц, впадинки у основания шеи, где собираются тени. Мне все это уже знакомо. Тогда почему глазею так, будто вижу впервые?

– Ты пялишься.

Каким-то образом мне удается оторваться от впечатляющего зрелища.

– И? – скрещиваю руки. – Мне что, нельзя смотреть на собственного мужа?

Особенно когда у него самая лакомая грудь, на которую я когда-либо имела честь пускать слюни.

– Можно, – глаза Борея темнеют. – Но только если мне позволено делать то же самое.

Кажется, будто сама кожа натягивается, сжимает меня так плотно, что ноют кости. Что между нами происходит? Не хочу думать, на каком шатком краю я стою. Слишком уж просто сделать шаг и радостно нырнуть навстречу этой пропасти.

– Пойду помоюсь, – заявляю я, хватая свою сумку, и просачиваюсь за перегородку, к ванне. – Тебя не приглашаю.

Борей все еще рядом, и потому я не задерживаюсь. Отскребаю себя дочиста и влезаю в сорочку за меньшее время, чем требуется, чтобы оседлать лошадь.

Когда я выхожу обратно, Борей уже в свободных домашних штанах. Все еще по пояс обнаженный. И босой. Вид пальцев на его ногах выбивает меня из колеи так же сильно, как в первый раз. Мы смотрим друг на друга с разных концов палатки, и я вся покрываюсь мурашками, кровь бурлит предвкушением. Во рту так сухо, что я невольно сглатываю.

С усилием заставляю себя шагнуть к своей половине кровати, забираюсь под одеяла. Борей задувает свечи, затем следует моему примеру. Между нами остается приличное расстояние. Должно быть достаточно.

Вот только едва я закутываюсь, становится ясно, что против холода подступающей ночи одеяла бесполезны. Ну и зачем я на все это согласилась? Дурочка. Повернувшись на бок, я зажмуриваюсь и пытаюсь поглубже зарыться в комковатый матрас.

– Мы не замерзнем, если разделим тепло наших тел, – доносится голос короля из темноты, испещренной оранжевыми всполохами.

– Огня хватит.

– Огонь погаснет.

– И что? Я успею заснуть раньше.

Надеюсь.

Однако я сильно недооценила притяжение теплого, сильного тела рядом. Как и то, насколько холодней ночью, когда вместо стен вокруг лишь парусина.

Огонь умирает быстрее некуда, менее чем за час от поленьев остаются угли. В палатку просачивается холод, вползает под одеяла, обжигая мне кожу. Я, дрожа, еще плотнее сворачиваюсь в клубок.

Что-то задевает ногу, и я резко выпрямляюсь, тяжело дыша.

– Никаких прикосновений.

Зубы начинают выстукивать дробь.

– Не я был первым, кто в прошлый раз решил прикоснуться.

И хватает же ему наглости.

– Все было не так. Я проснулась, а ты мне руку на талию забросил, и вообще своим…

Король стужи вскидывает бровь так высоко, что вот-вот с линией волос сольется. С трудом, но могу это разглядеть в слабом свете красных углей.

– Своим чем?

У меня вспыхивают щеки. Да как будто он сам не догадался.

– Своим членом вжался мне в зад.

Борей чуть приподнимает уголок губ. Он определенно думает то же самое.

Грязный язык.

– Это ты ко мне подобралась посреди ночи.

Опять он про это.

– Я тогда была не в своем уме, так что на этот раз держи руки при себе.

Даже если они просто потрясающие.

Борей вздыхает:

– Ладно. Лежи на месте, если так уж решительно настроена замерзнуть.

И поворачивается ко мне спиной.

Время ползет с ужасающей жестокостью. Даже когда я сворачиваюсь в комок плотнее некуда, холод все равно умудряется пробирать меня до костей. Мышцы рывками сокращаются. Глаза щиплет от усталости, разум то и дело гоняет по кругу мрачные мысли, заставляет меня резко дергаться всякий раз, как я только начинаю дремать. По окутанному тишиной лагерю иногда разносится солдатский храп. Устав лежать на боку, я устраиваюсь на спине. Проходит несколько минут, и я снова сворачиваюсь.

– Рен.

Вскидываю в темноту сердитый взгляд.

– Чего?

– Я не могу спать, когда ты всю ночь мечешься туда-сюда.

Борей перекатывается обратно ко мне лицом. Точеное лицо – этюд в тенях, и губы – единственная мягкость среди острых граней.

– Греть друг друга не обязательно в сексуальном плане. Мои люди постоянно делятся теплом на войне, чтобы не замерзать. Это инструмент выживания, не более.

Ну, если обставить все так, то в словах Борея есть смысл. Мы с Элорой спали на одной кровати большую часть жизни. Да и почти все в Эджвуде так поступают, поскольку в домишках нет места для лишних спален.

Должно быть, Борей чувствует, как я колеблюсь, поскольку в его голосе появляются вкрадчивые нотки, которых я прежде не слышала.

– Моя едкая, упертая женушка. Прошу тебя. Только на эту ночь.

– Только на эту, – неохотно соглашаюсь я.

С шуршанием одеял переворачиваюсь на другой бок и подставляю королю спину. Он придвигается ближе, приминая матрас, притягивает меня к своему телу. И вдруг от плеч до задницы меня окутывает жаром. Вздрагиваю, закусываю губу, чтобы заглушить рвущийся наружу постыдный стон. Там, где мы соприкасаемся кожей, я чуть ли не горю огнем.

Одной рукой Борей проскальзывает мне под голову. Вторая ложится на талию, пальцы прижимаются к животу. Тень, слившаяся с тенью.

– Лучше? – Губы задевают краешек моего уха, и я сдерживаю очередную волну дрожи.

– Да, – шепчу. – Спасибо.

Не знаю, куда приткнуть собственные руки, поэтому подкладываю их под щеку. А вот бедные мои ступни все еще немеют от холода. Двигаю их назад, пока они не прижимаются к горячей коже.

Борей с шипением выдыхает.

– Что? – едва выговариваю я от усталости.

И блаженное тепло утягивает меня все глубже в дрему.

– У тебя ноги ледяные.

– Мне так жаль.

Ни капли не жаль. Ненавижу, когда ноги мерзнут.

Второй раз за некоторое количество недель я просыпаюсь в объятиях Короля стужи.

Земля холодна, а он горяч. Он – крепкий жар у меня за спиной, бьющееся в груди сердце. Давным-давно, когда мы с Элорой были маленькими, я часто просыпалась с тем же ощущением: в уюте и зная, что не одна.

Может, он прав. Может, я сама потянулась к нему в Канун средизимья и сейчас. В глубине души я хотела связи с кем-нибудь, пусть даже простого прикосновения кожи к коже.

Разве это так ужасно – остаться в объятиях короля, помня все, что я делаю, помня, что я должна оборвать его жизнь, и сомневаться, туда ли по-прежнему ведет меня путь? Если я буду лежать здесь, если позволю себе чувствовать, а не думать, что-то изменится?

А хочу ли я этого?

Борей шевелится. Одна его нога обхватывает мою, удерживая меня на месте.

– Ты проснулась, – дыхание щекочет мне ухо.

Зажмуриваюсь.

– Да.

Легче говорить, ни на что не глядя. Легче притвориться, что я отвечаю кому-то другому.

Борей снова сдвигается, и мне в зад упирается что-то твердое… свидетельство его возбуждения,