Северный ветер - Александрия Уорвик

– А сейчас нужно открыть рот, – негромко подсказывает Борей.

Точно. Это было бы кстати.

Губы сами собой приоткрываются, будто что-то подсказывает мне сделать это, и кусочек фрукта проскальзывает между ними, слегка сладкий, слегка мускусный. Борей отстраняется, хотя по-прежнему остается слишком близко, и наблюдает, как я жую. Из уголка моего рта стекает капля сока. Борей прослеживает ее извилистую дорожку пристальным взглядом, стиснув зубы. Смахиваю ее тыльной стороной ладони.

Борей сглатывает.

– Теперь ты, – низкий, хриплый рокот.

Невольно стискиваю бедра пальцами, взгляд падает на губы Борея. Мне они всегда казались самой мягкой его частью. Таких не должно быть у мужчин, однако они неведомым образом лишь добавляют ему привлекательности.

– Испугалась? – тянет король вкрадчиво, сверкая острыми клыками.

Вскидываю взгляд, щурюсь.

– Мерзавец.

Борей насмешливо хмыкает. А я, должно быть, сплю и вижу сон, ведь так редко слышу этот звук, что с трудом его узнаю.

Я пришла в Мертвые земли, чтобы убить короля. А теперь мы друг друга кормим.

Я смогу. Я это сделаю.

Собравшись с духом, я выбираю дольку фрукта и подаюсь к Борею. Он обхватывает мое запястье, удерживает. Крепко, не вырваться. Наши взгляды сталкиваются, и у меня между ног разливается жар, когда Борей медленно втягивает в рот мякоть.

Все мысли вышибает из головы. Горячие, влажные губы обхватывают и мои пальцы, и он проглатывает слюну, смешанную с фруктовым соком. Как дышать, как дышать, как дышать…

Борей собирает остатки сока, затем наконец проглатывает и мякоть. Жар все сильнее растекается под кожей, опаляя с головы до ног. Жду, что Борей наконец меня отпустит, но этого не происходит. В его груди рождается низкий рокот, отдаваясь резкими волнами вверх по моей руке. И в ответ сжимается мое естество, ведь этот звук сродни тому, что мог бы издать зверь, охваченный безумием и желанием, самым низменным из страстей.

Кончик языка, поиграв с подушечками пальцев, скользит в промежуток между указательным и средним. Вылизывает кожу, не оставляя без внимания ни одного местечка, и моя грудь наливается тяжестью. Борей ни на мгновение не отводит глаз. Ни разу не моргает. Он выдерживает мой взгляд с подчеркнутой дерзостью, даже откровенным вызовом. А я застываю на самом краешке стула, в мучительном нетерпении ожидая следующего шага.

Но Борей отстраняется, и я снова обращаю внимание на его губы, блестящие от влаги. Вдруг понимаю, что мы успели наклониться друг к другу совсем близко, ведь я вижу голубые прожилки его радужек, словно трещинки света. Его дыхание щекочет мои приоткрытые губы.

Язык на пальцах – лишь начало. Представляю его на других частях моего тела. На груди, между ног, как горячий рот смыкается там, где я так изнываю.

А Борей, будто бы не он только что вышиб у меня почву из-под ног, откидывается на спинку стула и снимает крышку со второй тарелки, чуть большего размера. На ней оказывается маленькая чаша с чем-то похожим на бульон. От жидкости поднимается пар.

– Это бульон из кости пятнистой элимны, что-то сродни куропатке. У богов она считается деликатесом.

Весь из себя вежливый, культурный, исполненный достоинства. Я почти оскорблена. Его что, вообще никак не затронуло?

– Птицу отлавливают по осени, когда жара начинает спадать.

Усилие приходится сделать немалое, но мне удается унять бешеный галоп сердца. Если король так упорно держит лицо, то и я буду.

– Ты глоток, потом я глоток?

Завитки пара неожиданно завораживают.

Цокнув короткими когтями по чаше, Борей подносит ее к губам, но не пьет.

– Я делаю глоток, – спокойно произносит он, – а потом передаю его тебе.

И поясняет в ответ на мой непонимающий взгляд:

– В рот.

– В рот?

– Так делается в Городе богов, – хладнокровный, невозмутимый.

Да ладно? То есть он говорит, что в этой пронизанной пикантностью традиции участвуют все боги, даже близкие родственники?

– Если вдруг ты не заметил, – сиплю я, – мы уже не в городе. Мы в Мертвых землях.

И от мысли о том, как его губы накроют мои… о, я об этом думала. Я же не хладный труп. Я неприлично много думала о том поцелуе в оранжерее, пусть он и был подарен в утешение. А тут никаким утешением и не пахнет. Это нечто темное, необузданное, вскрытое, как рана, причиняющее боль.

Это голод.

– А, – Борей опускает чашу на стол. – Так ты боишься.

Теперь король точно знает, как ткнуть в слабые места, в самую мякотку. Но если он хочет бросить мне вызов, то я его с радостью приму.

– Давай.

Я с ума сошла, безумна, совершенно очумела…

Борей набирает в рот немного бульона, наклоняется ко мне, обнимает мою голову ладонями.

Сердце трепещет, я облизываю губы в предвкушении поцелуя. Обхватываю запястья Борея пальцами. Чтобы удержаться. Чтобы удержать его рядом.

Тишину прорезает звук рога.

Борей замирает.

Клич достигает пика и, дрогнув, затихает. Мы так и не шелохнулись.

– Что это? – шепчу я.

Борей сглатывает, откидывается назад. Не могу понять выражение его лица.

– В Теми еще один прорыв. Мои люди зовут на помощь. – Он отнимает от меня руки, забирая вместе с ними тепло прикосновения. – Я должен идти.

Он встает.

Слово бьется у меня в голове воем, болезненным, опустошенным. Идти. Паника вскидывается свечкой, скалит полную клыков пасть. Мыслей нет, лишь действие, желание быть рядом дольше, чем отпущенный нам день. Я тоже вскакиваю на ноги.

– Я иду с тобой.

Глава 32

Мы с Бореем встречаемся в конюшне, пропахшей сеном и скрипучей кожей. Фаэтон гулко топает в деннике, словно чует, что за стенами собираются воины, вооруженные до зубов, закованные в доспехи. Сотни мужчин, закаленных в битвах.

Рассвет еще не наступил. Заря тронет сухие деревья нежными розовыми пальчиками лишь через пару часов. Пока Борей затягивает на Фаэтоне подпругу, я сижу на тюке сена, потирая руки, чтобы их согреть. Пребывая в полной уверенности, что, как всегда, отправлюсь в одном седле с Бореем, вдруг с удивлением слышу:

– Я хотел тебе кое-что показать.

Голос звучит неуверенно. А король никогда не бывает неуверенным.

– Хорошо, – отзываюсь с опаской.

Борей наклоном головы приглашает меня пройти в глубь конюшни. Призрачные лошади заинтересованно высовывают головы из денников, когда он проходит мимо. В конце прохода король поворачивает налево. Денники там пустуют – все, кроме одного. Свисающий с опорной балки фонарь проливает свет на существо, что наблюдает за мной большим ясным глазом.

Это кобыла, просто потрясающая, с длинными ногами, изящной головой, горделиво изогнутой шеей. Полупрозрачная шерсть кажется мне пшеничной, цвет колеблется между молочным оттенком полной луны и выжженной землей. Хвост и грива – светлые, кремовые на фоне более темной шерсти. Во лбу сияет белая звездочка.

Я протягиваю кобыле руку. Ладони касается теплое дыхание, затем любопытные мягкие губы. Глажу бархатный нос, и жесткие усы на подбородке царапают мне кожу.

– Она прекрасна, – говорю я совершенно искренне. Возможно, самая прекрасная из всех лошадей, которых я когда-либо видела, пусть она и призрак. – Кого