Аптекарский огород попаданки - Ри Даль

— Готова, — ответила я без колебаний. — Но, быть может, мне лучше укрыться. Ехать в Самарканд — это не только поиск брата. Это… спасение. На время. Пока я не найду ответы.

Анна задумалась, взгляд её стал далёким.

— У меня есть связи в Самарканде, — сказала она наконец. — Двоюродный брат мой, Павел Григорьевич, служит там майором в гарнизоне. А ещё сёстры нашей общины — три из них уехали туда в прошлом году, помогают в госпитале при крепости. Они примут тебя, дадут кров. Но дорога будет долгой, Александра. И тяжёлой. Ты уверена?

— Уверена, — выдохнула я, чувствуя, как сердце бьётся быстрее. — Я должна.

Анна встала, подошла к столу и достала из-под бинтов кожаный кошель. Отсчитала несколько серебряных рублей и протянула мне.

— Это всё, что могу, — сказала она. — На дорогу хватит. Павел в Самарканде поможет. И ещё… — она помедлила, глядя на меня с теплотой. — Да поможет тебе Господь, сестра. Ты идёшь правым путём.

Я взяла деньги, чувствуя, как слёзы жгут глаза. Вскочив, я обняла Анну, и она, хоть и застыла на миг, мягко похлопала меня по спине.

— Иди, — сказала она. — Собирайся. Я договорюсь, чтобы тебя вывезли с обозом до порта. А там… молись и не теряй веру.

Сборы были быстрыми. Я взяла лишь самое нужное: свои немногие пожитки да кусок хлеба, который сестра Прасковья сунула мне со слезами. Сёстры провожали молча, но их взгляды — Прасковьи, Марии и других — грели, как очаг. Они обнимали меня, шептали благословения, и я чувствовала, как их тепло укрывает меня, словно щит.

К вечеру обоз был готов. Меня усадили в телегу, груженную пустыми бочками и мешками, рядом с молчаливым возницей, чьё лицо было спрятано под широкополой шапкой. Анна шепнула ему что-то, и он кивнул. Сёстры стояли у края лагеря, их силуэты таяли в сумерках, и я, сжимая саквояж, шептала молитву, чтобы бог уберёт моих сестёр.

Дорога до Варны, порта на Чёрном море, заняла три дня. Телега скрипела, колёса вязли в грязи, и я куталась в платок, дрожа от холода. Возница молчал, лишь изредка покрикивая на лошадей. На ночлегах в деревнях я спала на соломе в сараях, а днём грызла хлеб, запивая водой из фляги.

В Варне я пересела на пароход до Одессы — Анна дала мне письмо для капитана, и тот, буркнув, выделил мне угол в трюме. Море штормило, и я, цепляясь за переборки, молилась, чтобы буря не потопила нас.

В Одессе я нашла поезд до Москвы — товарный, с жёсткими лавками, где ехали купцы, солдаты и крестьяне. Дорога заняла неделю, и я, глядя в мутное окно, писала письмо Груне. На остановке в Харькове я купила перо, чернила и бумагу, и, пока поезд стоял, скрипела пером, изливая всё, что наболело.

«Милая моя Груня, здравствуй!

Пишу тебе из поезда, что везёт меня через степи и города, и сердце моё полно тревоги и надежды. Прости, что не писала так долго — дни в Плевне были тяжкими, и перо едва держалось в руке. Но теперь, когда я еду в Самарканд, хочу рассказать тебе всё, дабы ты знала, что со мной и зачем я решилась на этот путь.

Вчера в госпитале случилась оказия. Папенька и Ставрогин явились в лагерь, требовали, чтобы я вернулась. Они кричали, грозили, но сёстры общины и генерал Скобелев встали за меня. Папенька ушёл, но я знаю — он не отступится. А я… я не могу вернуться, Груня. Не могу стать женой Ставрогина, жить в клетке. Моя душа рвётся к иному.

Но главное, Груня, — Николаша. Я думала, он погиб, но поручик Воронцов, один из раненых солдат, рассказал мне, что видел его в Самарканде в семьдесят четвёртом. Николаша нарисовал тот герб — стрелу и саблю, как на письмах В.Б. Я не знаю, он ли писал мне, но если он жив, я должна его найти. Сестра Анна, добрая душа, дала мне денег и письмо к своему брату в Самарканде, он майор в гарнизоне. Там же есть сёстры общины, они помогут.

Еду я через Одессу, Москву, а дальше — в Оренбург и Ташкент. Дорога долгая, и сердце моё дрожит, но я верю, что Бог ведёт меня. Груня, молись за меня. А ещё… напиши, как ты, как Вениамин, как ваше дитя. Я так рада за вас, душенька, и молю, чтобы вы были счастливы.

Твоя верная Александра Октябрь 1877»

Из Москвы я ехала в Оренбург по железной дороге я добиралась десять дней в душном вагоне, где пахло махоркой и потом. Сидела у окна, глядя на бескрайние степи, и читала письма В.Б., ища в них намёк на Николашу.

В Оренбурге пересела на почтовую карету до Ташкента — три недели тряски по пыльным дорогам, с ночлегами на постоялых дворах, где подавали жидкий чай и чёрствые лепёшки. Карета ломалась дважды, и я, сидя у обочины, молилась, чтобы не напали разбойники. В Ташкенте я нашла караван, идущий в Самарканд, — верблюды и повозки, груженные шерстью и чаем. Дорога заняла ещё пять дней, и я, укрывшись от солнца платком, смотрела на горы, что вставали вдали, как стражи.

Когда Самарканд показался на горизонте — минареты, купола, стены крепости, — я почувствовала, как слёзы жгут глаза. Я была здесь. Я приехала за Николашей. И, быть может, за правдой о В.Б.

Глава 86.

Конец ноября 1877 — февраль 1878 г., Самарканд

———————————

Когда я впервые ступила на землю Самарканда, город предстал передо мной как видение из древней сказки. Минареты, словно копья, пронзали небо, их лазурные купола сияли в последних лучах заходящего солнца, а стены крепости, сложенные из жёлтого кирпича, казались золотыми в этом мягком свете. Воздух был сухим, пах пылью, пряностями и дымом от очагов. Улицы кишели жизнью: торговцы в полосатых халатах выкрикивали призывы поглядеть товары, верблюды лениво переступали под грузом тюков, а женщины в ярких покрывалах мелькали в толпе. Но за этой пёстрой суетой чувствовалась тревога —