Дочь мольфара - Ри Даль

Ему вновь предстояло смириться с судьбой, с обстоятельствами, вновь предстояло ждать и надеяться.

Он смотрел в глаза любимой. Он пытался запомнить, впитать в себя каждую её чёрточку, чтобы оставить хоть что-то от Агнешки рядом с собой. Ему казалось, что он уже сам слышит, как зовёт её Навь. Или же снова ветер расшалился?..

Юстына дала им немного времени попрощаться, но даже тогда, когда она спросила, готовы ли они к прощанию, Янко и Агнешка так и не сказали друг другу: «Прощай». Ведь они не прощались, а лишь расставались на время. На долгое-долгое время.

Глава 33

Обратный путь часто кажется немного короче. Вроде бы уже всё знакомо, понятно, хожено. Но если в одну сторону отправляешься с надеждой, а в обратную — с пустотой на сердце, то уже не столь важно, насколько известен маршрут. Пустота пожирает всякий смысл. И подчас вместо смысла приходится опираться на долг. Кто знает, правильно это или нет. Иначе-то всё равно не выходит.

Янко думал о своём долге и обещании, данном Агнешке, думал о том, что жизнь его отныне как это снежное поле — совершенно чистое и пустое. Ни людей, ни построек впереди. Гуляют сквозняки, но даже зверь не пробежит, и птицы все давно улетели. Девственно-чистый умытый слезами мир.

Может, это возвращение было бы в тягость, реши Янко действовать как-то наперёд. Но он не стал городить планов, не стал тешить богов своими чаяниями. Ибо чем больше надежд, тем громче хохочет судьба, когда все эти надежды рассыпаются прахом.

К середине дня Янко добрался до обугленного остова дома — того, где раньше жил добрый мольфар и его приёмная дочь. Раньше Янко нечасто тут бывал, но теперь вознамерился поселиться. А почему нет?.. Место тихое и всем известное, и памятное к тому же.

Он обыскал всё кругом, ища хоть что-нибудь, что не успел облюбовать огонь. Нашёл немногое: кое-что из инструментов, грубо выструганное корыто, глиняную посуду, полотенце, вышитое простым синим крестом. Янко провёл пальцами по ниткам и подумал, что это наверняка вышивала Агнешка. Он бережно сложил полотенце и спрятал у сердца — туда же, где хранил деревянный гребень. Такое вот нехитрое наследство.

А затем потихоньку начал разбирать завалы да обдумывать, как заново выстроить тут дом, с чего начать и чем продолжить. Работы, само собой, предстояло немерено. Но трудности Янко не беспокоили. Он всего лишь делал одно за другим, и так продвигалось понемногу общее большое дело.

Через пару дней кто-то из боровчан прознал о том, что мольфар вернулся на прежнее место. Новый мольфар, молодой. И потянулись к былому месту паломники, сначала лишь ради любопытства, но затем стали приходить с помощью.

Селяне приносили Янко еду и кое-какие материалы для стройки. Кто-то делился знаниями, а кто-то помогал собственными руками. Никто не спрашивал, как так вышло, что был один мольфар, а теперь другой. Многое понималось и принималось само собой. И также никто не спросил, почему Янко выбрал такую жизнь, потому что он её не выбирал. Он выбрал лишь возвратиться к тем же людям, с которыми жил всегда.

Приходил к мольфару и голова Шандор. Приходил он повиниться, попросить прощения у сына. И сын простил. Конечно, простил. Янко заведомо простил всех, потому что не мог иначе.

Мало-помалу возводился мольфаров дом, мало-помалу старое место скорби обретало черты нового места-пристанища. К первому зимцу с этой стройкой было покончено, зато настала очередь отстраивать церковь, которую было решено перенести ближе к деревне.

А с приходом капелей в Боровицу пожаловал церковный служитель. Простой дьякон по имени Юхим — молодой, тихий, добросердечный, внимательный к пастве и терпимый к мольфару. О том, что случилось в прошлом году в селе, он, конечно же, знал и не старался как-либо очернить павших жителей. Даже отца Тодора не клеймил.

— Всем нам один лишь бог судья, — объяснял Юхим.

Он, вообще, много разного объяснял. И крестьяне любили ему внимать, и никто Юхима не боялся. Янко тоже иной раз приходил послушать псалмы, находя в этом особое духовное утешение.

От года к году что-то изменялось, но что-то оставалось неизменным и прежним. Народились в Боровице новые дети, сыграли множество богатых, шумных свадеб, проводили в последний путь тех, чьё время уходить пришло.

Иногда, совсем редко Янко думал о том, что хотел бы проведать Юстыну, узнать, как она поживает, здорова ли, не одолела ли её какая хворь. Но откуда-то знал, что Юстына на здоровье не жалуется и после ухода Космины чувствует себя ничем не хуже. Да и вряд ли скучает она. У многоликой оборотничихи всегда полно забот и приключений. Жизнь вештицы в чём-то веселее жизни мольфара.

Однако не навещал Янко Юстыну по другой причине. Он помнил, что лишь колдунья-вештица сможет однажды соединить влюблённых и сопроводить их в Навь, где им предстоит прожить остаток вечности вместе. Но исполнит свой долг Юстына только тогда, когда Агнешка позовёт к себе суженого.

А Агнешка всё не звала и не звала.

Янко не видел её наяву, не видел её во сне и начинал забывать в памяти. Со временем его воспоминания стали настолько кусочными, как мозаика из крупных фрагментов: большое чёрное пятно — волосы, алое пятно — рот, белое пятно — лицо. Но ни черт, ни особых примет Янко уже не помнил. Он думал, что, если будет вспоминать дважды в день — после пробуждения и перед сном, память вернётся. И снова зазвучит в мыслях любимый голос, снова почувствуется в ладонях тепло нежной девичьей кожи.

Увы, ничего из этого не вышло. Попытки вспомнить любимую причиняли Янко лишь боль, но оттого ярче они не становились. Вся прошлая жизнь рассыпалась как ветхая тряпка. Мольфару ничего не оставалось, кроме как проживать то, что он имел сейчас. А по правде сказать, имел он немало.

Янко разжился небольшим садом, завёл единственную козу. Летом ходил в горы и в лес собирать травы, вечерами врачевал людей и животных. А ещё в самые звёздные летние ночи ходил к ущелью, где протекала шумная горная река, чтобы поговорить с ветром и дождём.

Постепенно мольфар привык жить так и даже ничего уже не хотел менять. Он знал, где его место и чем ему должно заниматься. Он знал, что приносит пользу и делает важные вещи. Пожалуй, так бы можно было спокойно дождаться смерти, спокойной и гостеприимной, вот только Янко так