Дочь мольфара - Ри Даль

Так ещё недавно хохотала Каталина. Каталина… Доченька…

— Богохульные! — глумилась ведьма.

Тодор с силой заткнул уши ладонями.

Ему хотелось проткнуть себе перепонки, чтобы только перестать слышать ведьму. Хотелось выколоть себе глаза, чтобы перестать видеть ведьму.

Но ведьма будто становилась только сильнее. Сначала её тело распалось на два, затем — на четыре тела, а потом — на восемь, на шестнадцать…

Шестнадцать хохочущих голых ведьм окружали отца Тодора. Все они горланили в унисон, и от их голоса вращался пол под ногами. Тодор не знал, как выбраться из круга. Его носило и швыряло, вкривь и вкось.

— Убийца! Насильник! Прелюбодей! Лжец! Кровосмеситель! — талдычили ведьмы хором. — Гореть тебе в аду! Гореть тебе в аду!

Ведьмина карусель всё ускорялась и ускорялась. Тодор упал на колени и закричал. То был крик полнейшего отчаяния, следом за которым должно было бы остановиться сердце.

Однако сердце отца Тодора продолжало биться. Дикие спазмы простреливали с ног до головы бренную плоть. Боль ощущалась так, будто в тело святого отца залетела шаровая молния и теперь расшибала его изнутри.

— Кайся, Тодор! Кайся! — содрогался над ним купол ведьминых голосов. — Кайся перед людьми! Кайся перед богом! Кайся перед собой!

— Я не виноват… не виноват…

— Ты виноват! Ты виноват! Ты виноват!

— Нет!

Тодор сорвался с места. Он помчал к двери — вон из хаты.

Он кричал набегу. Он взывал о помощи. Он месил необутыми ногами снежное крошево. И в безумном его взгляде отражалась луна.

Одним из первых на крики вышел голова Шандор. Святой отец пролетел мимо него, и деревенскому старосте с чего-то вдруг почудилась, что бежит настоящий живой мертвец — настолько был бледен и страшен священник.

Боровчане покидали дома, стягивались потихоньку к площади, куда нёсся отец Тодор. Его крики зазывали не хуже церковных колоколов. И люди шли на зов, ещё толком не понимая, зачем им снова выходить на холод. Без того этот день выдался и холодным, и горестным, и жестоким.

— Я виноват… Я виноват… Я виноват… — монотонно бухтел отец Тодор.

В какой момент он стал повторять эти гнусные словечки, он и сам не упомнил. Они словно приклеились к языку. Но было в них и какое-то особое удовольствие: Тодору становилось будто бы немного легче. Как по зёрнышку пустеет мешок, полный овса, также по слову, по капле таяла вина отца Тодора.

— Я виноват… Я виноват… — говорил он почти радостно, пока сельчане собирались в круг. — Я виноват…

— Что ты сделал, Тодор? — обратился к нему голова Шандор.

Остальные присутствующие затихли и дышать почти перестали. Многие держали в руках факелы, оттого вместо человеческих голосов и дыхания сейчас был слышен треск огня.

— Я виноват, — сам себе кивнул святой отец.

— Что ты сделал, Тодор? — с нажимом повторил свой вопрос староста.

— Убил, — негромко, но твёрдо сказал священник.

Вдова Юфрозина, вся в чёрном трауре, вся бледная и измождённая, поймала взгляд кающегося. Таисия, Илкина матушка, зачем-то отделилась от общего скопления и двинулась в центр круга.

— Кого ты убил, Тодор? — требовал ответа Шандор.

Тишина мёртвым крылом накрыла площадь.

Никто не говорил. Никто не двигался. Никто не дышал.

— Всех, — сказал Тодор. — Я убил всех, — он огляделся, ощущая на себе взгляд каждого боровчанина, и ещё раз утвердил: — Я убил всех. Илку. Лисию. Каталину. Это я их убил. А Агнешка не виновата. И отец её, Штефан, не виноват. Это я. Я виноват.

Снова молчание. Снова тишина.

Первой эту тишину нарушила Юфрозина. С диким воплем она кинулась на священника и вцепилась ему в уши. За ней следом подлетела Таисия. А там и остальные подтянулись, один за другим.

Кто-то пинал сапогом. Кто-то драл волосы. Кто-то ломал суставы. Кто-то стягивал до предела золотую цепь на шее.

Вся деревня раздирала на клочки рукоположённого отца Тодора. А на всю округу ещё целый час разносились мученические стоны и мольбы о смерти. И каждый сельчанин внёс свою лепту в народный самосуд.

Только голова Шандор глядел на творящееся со стороны. Глядел отчуждённо и без удивления. Его не покидала мысль, что он откуда-то знал, знал давно и уверенно, что в Боровице происходит нечто неладное. Сейчас просто всё окончательно встало по своим местам.

Правда, даже такое знание не вернёт погибших женщин. Да и сына Шандора, Янко, это тоже скорее всего не вернёт.

Голова глянул чуть в сторону от кровавой орущей кучи людей и вдруг встретился взглядами с Янко. Тот был не один. С ним рядом стояла какая-то девушка. Лица её Шандор не разглядел. Лишь заметил, что эта девица и Янко держатся друг с другом за руки, а от толпы — подальше.

Они, как и деревенский староста, оставались безмолвны и безучастны к очередной деревенской трагедии. Но, возможно, как и староста, они в тот момент надеялись, что эта бойня всё-таки положит конец круговороту чудовищных событий.

Глава 32

Юстына подбросила несколько брёвен очаг, поворошила их кочергой и, оставшись довольна проделанной работой, улеглась на медвежьей шкуре. Сладко потягиваясь, она наслаждалась долгожданным теплом и собственным телом, по которому успела соскучиться.

Всё-таки хлопотное это дело — оборачиваться кем-то другим. Особливо ей не нравилось принимать облик других женщин. Было в этом что-то оскорбительное. Хотя то, как поглядывал на неё всю дорогу Янко, пока Юстына была неотличима от Агнешки, оказалось очень приятным.

Но, как только они разъединились, и молодая вештица вновь стала сама собой, Янко тотчас прекратил смотреть в её сторону. Сейчас он сидел в углу и ждал, что скажет Космина. Ждал нетерпеливо.

Агнешка находилась здесь же — ни печальная, ни радостная, а какая-то уставшая. Должно быть, ей тоже трудно пришлось — у мавок свои заботы.

Одна лишь Космина казалась безупречно счастливой. Она зачарованно приглаживала синие цветы хладной руты, не желая с ними расставаться ни на секунду.

— Всё ли готово для ритуала? — спросил Янко.

— Всё, — улыбнулась старая вештица. — Всё давным-давно готово.

— Так что ж мы ждём?..

Космина тихонечко вздохнула, как иногда украдкой вздыхает родитель, намучавшийся объяснять что-то своему неразумному чаду.

— Некуда торопиться, — ответила Юстына. — Вся вечность ещё впереди.

— Какая вечность?.. — удивился Янко.

Он посмотрел на Агнешку, тихую и кроткую. Возможно, память снова подводила её, и она иногда проваливалась