Аптекарский огород попаданки - Ри Даль

— А в чём состоял ваши планы, Александра Ивановна?

Я услышала, как позади скрипнул пол — Булыгин поднялся с кресла. Сколько бы он ни пытался двигаться тихо, его тяжёлые шаги отчётливо разносились в тишине. Василий Степанович приближался. Я понимала это не только по звучанию, но даже собственной кожей чувствовала приближение. А когда он встал у меня за спиной, мой позвоночник покрылся изморозью. Я не решилась оглянуться.

— Неужели вы всю жизнь мечтали сажать тюльпаны и подстригать кипарис?

— Только не смейте говорить, что дело это неблагородное и недостойное, — сразу пресекла я подобные доводы.

— Любой труд благороден, Александра Ивановна…

По моей шее пронеслось горячее дыхание. Уверена, Булыгин стоял достаточно далеко. Но сейчас будто бы ощущала, как он всем телом объял меня и сжал своими могучими ручищами. Я словно стала ещё меньше от понимания, что в кабинете мы наедине. Да и вообще — сейчас вся моя жизнь подвешена на волоске перед этим господином. И он в любой момент может решить воспользоваться своим влиянием так, как ему удобно.

— Однако что-то подсказывает мне, что садоводство — не ваш удел.

— Тут вы ошибаетесь, сударь, — я горло вытянула шею и расправила плечи. — Мне в самом деле нравится моя работа. Однако у меня есть и иные пожелания. На эту тему мы уже побеседовали с Вениамином Степановичем.

— С моим братом? — Булыгин всё-таки не сдержал удивления.

— Представьте себе — да.

— И что же он вам предложил?

— Помогать ему в лабораторных исследованиях, — хоть и не было ничего постыдного в этом, но озвучить данную новость Булыгину оказалось почему-то непросто. Ещё сложнее оказалось выдать финальную правду: — Меня интересует наука. В особенности естествознание. А в частности — медицина.

Я наконец решилась встретиться взглядами с Булыгиным. Повернулась к нему и смело отчеканила прямо в глаза:

— Я хочу стать врачом, Василий Степанович. Хочу помогать людям, хочу спасать жизни. Хочу быть полезной. И к тому у меня есть немало предрасположенностей. Однако, останься я своём родовом гнезде, и на моей мечте пришлось бы поставить крест. Потому я сбежала, а ныне скрываюсь под чужим именем. И, поверьте, Василий Степанович, это трудно. Невероятно трудно. Но я ни перед чем не остановлюсь и буду добиваться своей цели, покуда у меня ещё есть силы.

Глава 43.

Снова повисло длительное молчание, которое я была не намерена обрывать. Мне было важно понять реакцию Булыгина. Что у него всё-таки на уме? Если он собирается сдать меня, то я должна это понять. И предотвратить.

— Слова ваши, Александра Ивановна, полны бунтарства, — ответил он абсолютно ровно.

— А даже если так, — не уступала я, — что с того?

Внезапно Булыгин улыбнулся. Спокойно и живо — первая неподдельная эмоция раскрылась передо мной в едва приподнятых уголках губ. Очень красивых точёных губ, чью красоту не давала различить столь частая надменность. Но сейчас я вдруг заметила, пожалуй, первую действительно красивую деталь в лице Василия Степановича. Он улыбался без всякого жеманства, открыто и почти ласково.

— Мне нравятся бунтари, — тихо сказал Булыгин. — И ваш воинственный настрой мне по нраву.

— В самом деле? — с трудом верилось, что Василий Степанович мог сделать столь неоднозначный, но вместе с тем приятный комплимент.

— В самом деле, — подтвердил он. — И ежели буду в силах, попробую вам помочь.

— Вы… вы не станете доносить на меня?..

— Для чего мне это? — как-то чересчур просто ответил Булыгин. — Раз вам по нраву работа в Аптекарском огороде, а Вениамин допускает вас к своей деятельности, чего ни разу никому не позволял, то кто я такой, чтобы отлучать вас от веления сердца? Нет, Александра Ивановна. Я не стану чинить вам козни, раз уж вы сами избрали свой нелёгкий путь.

— Благодарю вас, — выдохнула, чувствуя, что сердце почему-то ещё больнее сжалось в груди. — Но понимаете ли вы, что ставите отныне себя под удар?

— По-вашему, мне страшны хоть какие-то удары? — он задал этот вопрос настолько серьёзно, не пряча лица, что я невольно сконцентрировалась на его шраме.

Длинная ровная полоса багряного цвета тянулась от корней волос надо лбом, наискось пересекала глаз, оставив отметины на верхнем и нижнем веке, а дальше шла до середины щеки. Должно быть, удар был нанесён шашкой в бою. Вероятно, зрение у Булыгина пострадало, хотя взор его остался всё таким же острым и колким. Возможно, даже более острым и колким, чем был когда-то.

Мне захотелось вдруг притронуться к этому шраму. Коснуться рубцовой ткани, с таким трудом зажившей и навсегда оставившей напоминание о тяжёлом бремени. Странное желание… И, конечно, я не стала его осуществлять.

— Мне не хотелось бы, что у вас возникли из-за меня проблемы, сударь, — проговорила едва слышно.

— Поверьте, Александра Ивановна, проблемы из-за вас — наименьшее зло, что может случиться со мной. Я их непременно переживу.

— Вы… вы очень добры, Василий Степанович.

— Доброты во мне ни на грош, — от тотчас резко отвернулся, оборвав краткий миг зыбкого доверия, вспыхнувшего между нами, но тут же растоптанного. — Я следую разуму, сударыня. А разум подсказывает мне, что нет никакого смысла препятствовать вам.

— И на этом спасибо, — выдавила из себя, потупляя взгляд.

— Да, Александра Ивановна, вот ещё что, — остановил меня Булыгин, когда я порывалась покинуть кабинет Вениамина. — Что до того письма…

Я встала, как вкопанная. Только-только отпустившее напряжение возвратилось вновь.

— Как я понимаю, вам неизвестно имя отправителя? — задал вопрос мне в спину Булыгин.

— Правильно понимаете.

— Что ж, он пожелал остаться инкогнито. Зачем же вы его разыскиваете?

— Это… — я запнулась. — Это личное, Василий Степанович.

— Не угодно ли пояснить?

Я мысленно взвесила все «за» и «против».

— Дело в том, — наконец, решилась ответить, — что этот господин в каком-то смысле вдохновил меня на решительные действия. Мне лишь хотелось поблагодарить его за своевременный знак, подданный на моём пути. Поскольку письма анонимны, мне так и не представилась возможность что-то ответить.

— Дань вежливости? — вопросил Булыгин.

Я кивнула:

— Можно и так сказать. А теперь позвольте, я пойду. Груня совсем заждалась меня в оранжерее.

— Конечно, Александра