Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь
— Прости, сестрица, — сказала она, принимая руку Лу Синя и легко поднимаясь на ноги, отряхивая с дорогих одежд прилипшие травинки. — Голова до сих пор кружится после того падения. Видимо, последствия. С твоего позволения, я удалюсь в свой дворец и прилягу. На этот раз — на кровать. Она кажется безопаснее.
Тан Сяофэн сидела с абсолютно ошарашенным видом, с чашкой, застывшей на полпути ко рту. Она привыкла к холодной, язвительной, надменной старшей сестре. К той, что устраивала истерики из-за криво поставленной вазы. А эта… эта, что падает со стульев как неловкий подросток и смеётся над этим… это было пугающе, непредсказуемо и совершенно непонятно.
Она не нашлась что ответить, лишь молча, с глупым видом, кивнула, всё ещё не в силах прийти в себя от зрелища крушащейся на её глазах картины мироздания. Её триумф окончательно обернулся фарсом.
Снежа, всё ещё улыбаясь своей новой, лёгкой и абсолютно беззаботной улыбкой, двинулась прочь. Она отряхивала дорогое платье с видом человека, случайно испачкавшего рукав в пыли, а не принцессы, только что совершившей немыслимый акт публичного унижения. Каждая травинка, отлетавшая от шелка, казалось, звенела насмешкой над чопорной серьезностью этого места.
Она оставила позади себяонемевшую от изумления свиту, застывшую в самых причудливых позах: служанки с открытыми ртами, евнухи, застывшие в полусогнутых поклонах, будто парализованные. И, конечно, сестру, Тан Сяофэн, которая сидела с идеально круглыми глазами и застывшей в воздухе чашкой, словно её встроенный механизм злорадства дал окончательный сбой и навсегда завис в режиме ожидания.
А рядом, в двух шагах, замер её тенью Лу Синь. Его железная дисциплина заставила его последовать за ней, но его душа осталась на том самом месте, где опрокинулся стул. Его знаменитая ненависть, та самая, что годами горела в нём ровным, негасимым пламенем, теперь клокотала и шипела, замешиваясь на опасном коктейле из чистого шока и самого страшного для мстителя чувства — растущего, неукротимого, всепоглощающего любопытства.
Он смотрел на её спину, на эту непринуждённо расправленную спину человека, которого только что публично лишили всего, а затем ещё и опозорили, и не видел ни злобы, ни стыда. Он видел лишь лёгкость. И это пугало его куда больше, чем любая жестокость прежней Тан Лань. Жестокость была предсказуема. А эта… эта новая версия его заклятого врага была похожа на хаотичный вихрь, который сметал все его планы и вместо ответов подкидывал всё новые, немыслимые загадки.
И худшее было в том, что он отчаянно хотел эти загадки разгадать.
Глава 13
Титул наследницы. Отдали младшей. Мэйлинь. Дочь императрицы-любовницы, вознесённая на самый верх. Логично. Предсказуемо. Ход, который он сам бы, наверное, сделал на их месте.
Лу Синь стоял навытяжку в тронном зале, впитывая ненавистью каждый вздох, каждую позолоченную ложь, что звучала под этими высокими сводами. Он жаждал взрыва. Он ждал, как манны небесной, того момента, когда Тан Лань вскипит ядом, обнажит свои отточенные клыки, изрыгнет поток ядовитых обвинений. Её ярость, её неконтролируемая злоба были бы идеальным топливом для его мести. Оправданием для той чёрной работы, что ждала его впереди.
А она… «Понятно».
Всего одно слово. Произнесённое тихо, ровно, без единой трещинки. Спокойное. Почти… облегчённое. Словно с её плеч свалили мешок с камнями, а не лишили величайшей привилегии в империи.
Это било больнее, чем любая, самая виртуозная истерика. Его гнев, годами оттачиваемый до бритвенной остроты, ударил в пустоту. Он готовился сражаться с демоном во плоти, а демон… испарился. Оставив после себя лишь лёгкое, всеобщее недоумение на лице императора и холодную, щемящую ярость в глазах императрицы. Они не понимали. И он — чёрт возьми, он тоже перестал понимать. Кто она? Если это игра, то ради какой, коварной цели? Унизить их своим показным равнодушием? Слишком утончённо. Слишком странно для той, кто всегда предпочитала прямой удар.
А потом этот сад. Эта… девочка с птичьим мозгом и носом, который, клянусь, было видно из соседней провинции. Щебечет о погоде, о сплетнях, о чём-то столь же мелком и незначительном. А Тан Лань… не слушает. Её взгляд стекленеет, она смотрит куда-то внутрь себя. Или пристально изучает тот самый, злополучный нос, словно пытаясь разгадать его тайну.
Он видел, как её сознание уплывает. Как она, забывшись, совершенно по-детски раскачивается на стуле. Как взрослая, властная женщина, привыкшая к совершенству в каждом жесте, вдруг ведёт себя как неуклюжий, невоспитанный подросток. И он, как и все остальные онемевшие слуги, не успел среагировать. Его тело, всегда готовое к броску, к защите, оказалось сковано параличом непонимания.
Падение. Глухой, унизительно громкий стук о землю. Гробовая тишина, в которой был слышен лишь шелест опадающих листов деревьев.
И потом… её смех. Искренний. Смущённый. Беззлобный. Звук, который резанул слух своей неестественностью в этом месте.
Он бросился вперёд, на колени, по привычке, выдрессированной годами страха и ненависти к этой женщине. Ждал удара. Плетья оскорблений, обвинений в нерадивости. А получил… смех. И лёгкое, почти дружеское «прости, сестрица». От той, кто никогда ни у кого не просила прощения.
Кто ты? — этот вопрос, тихий и навязчивый, выжигал ему изнутри всё чаще, чем сама мысль о мести. — Что ты?
Его план, выстроенный с ювелирной точностью, трещал по швам. Он хотел использовать её высокомерие, её жадность до власти, её вечную, неутолённую обиду на отца. Он хотел стать её тенью, её самым верным и незаметным псом, чтобы в самый нужный момент вонзить отравленный нож в спину ей и всему её проклятому роду.
Но как использовать ту, кому стало безразлично её наследие? Ту, кто смеётся, падая на траву перед лицом врага? Ту, кто, кажется, искренне не помнит своих прошлых злодеяний?
Они все должны заплатить. Император. Императрица. Их дочь. И она. Особенно она.
Но… мстить кому? Той, что была? Но той больше нет. Этой… новой, странной, непредсказуемой? Но она не виновата. Она не помнит. Она — чистый лист, на котором ещё не написано ни одного злого слова.
В голове зародилась новая, безумная мысль, от которой кровь стыла в жилах: а что, если заставить её вспомнить? Вернуть ту, прежнюю, надменную и жестокую Тан Лань? Чтобы его месть наконец обрела вкус, смысл? Чтобы она поняла, осознала, за что именно умирает? Чтобы в её глазах, перед самым концом, мелькнул не страх, а осознание всей глубины её падения?
Но как? Угрозами? Пытками? Напомнить ей о его матери, растоптанной под колёсами её каприза? Выцарапать память из её мозга силой?
