Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь
Он произнёс это, слегка напрягшись, будто ожидая ответного удара. Его взгляд на мгновение, коротко и предательски, скользнул в сторону императрицы. Та выпрямилась на своём троне, словно её коснулась волшебная палочка. Маска холодного безразличия треснула, и на её идеально очерченных губах появиласьедва заметная, но безошибочно торжествующая улыбка-вспышка. Два монарха, объединённые общим ожиданием, смотрели на Тан Лань, как зрители в амфитеатре, ждущие кровавого зрелища. Они ждали взрыва. Ждали истерики, гневных обвинений, ядовитых намёков, битья посуды — всего того театрального набора, что всегда сопровождал любую, даже самую мелкую обиду старшей дочери.
Снежа посмотрела на них. На отца, чья неприязнь висела между ними тяжёлым, незримым занавесом. На мачеху, в глазах которой читалось чистое, ничем не разбавленное презрение. На этот гигантский, давящий, ледяной зал, где решались судьбы целых народов, и где её собственная судьба только что была перечёркнута одним росчерком пера, как ненужная, испорченная бумажка.
И внутри неё ничто не дрогнуло. Не вспыхнула ярость, не кольнула обида. Не было даже тени разочарования. Лишь одно — огромное, всепоглощающее, пьянящее облегчение.
Наследство? Престол? Императорские интриги до конца дней? Да нафиг мне это всё сдалось! — пронеслось у неё в голове с такой ясностью, что она едва не рассмеялась. У меня своих проблем выше крыши: демоны из прошлого, чья-то месть, собственная попытка убийства и необходимость разобраться в этой бесконечной мысленной мыльной опере, в которую я попала!
Она просто стояла несколько секунд, переваривая эту новость, ощущая, как с её плеч сваливаетсяневидимая, давившая на них годами тяжесть — тяжесть ожиданий, обязанностей и ненависти, которая ей никогда не принадлежала.
А потом её плечи действительно слегка опустились, расслабившись. Она даже не заметила, как это произошло.
— Понятно, — сказала она тихо, но её голос, ровный и абсолютно спокойный, без единой трещинки или нотки протеста, прозвучал в зале с звенящей ясностью. — Вы как вседа, очень мудры, Ваше Величество.
В Зале Весеннего Цветения воцарилась абсолютная, оглушительная, немыслимая тишина. Даже придворные, превратившиеся в украшения у стен, перестали дышать. Казалось, сам воздух застыл от неожиданности. Император и Императрица замерли в немом, полном недоумения ступоре, их приготовленные к отпору лица обмякли от полнейшей растерянности. Их главное оружие — ожидание яда — не сработало. Оно утонуло в безразличном, почти благодарном спокойствии.
Император и Императрица замерли, словно два изваяния, внезапно поражённых одним и тем же парализующим заклятьем. На их лицах, обычно столь разных — одно холодное и надменное, другое высокомерное и язвительное — застылоабсолютно одинаковое выражение полнейшего, немого, глубокого недоумения. Они приготовились к урагану. Они ожидали шквала яда, битья веерами об пол, истошных обвинений в предательстве. Они мысленно уже надели доспехи сарказма и приготовили щиты из холодной логики.
А получили… тихий, ровный, абсолютно безмятежный штиль. Это было настолько неожиданно, так радикально выбивалось из всех известных им схем мироздания, что выбило их из колеи целиком. Их разум, отточенный годами интриг, лихорадочно пытался перезагрузиться и найти подвох. И не находил.
Император даже приоткрыл рот — величественный, обычно изрекающий только указы, — чтобы что-то сказать, вероятно, что-нибудь вроде «Как ты посмела не возмущаться⁈». Но слова, не найдя привычной эмоциональной волны, застряли у него в горле комом недоумения.
Императрица перестала улыбаться. Её торжество испарилось, сменившисьхмурой, щемящей подозрительностью. Её глаза, узкие и острые, как иглы, сузились ещё больше, выискивая на лице дочери малейший признак скрытой насмешки, тайного плана, дьявольского коварства. Они могли бы понять яд. Они могли бы парировать гнев. Но это… это спокойное принятие? Это было за гранью их понимания. А значит, это было опаснее. Неизвестная переменная всегда страшнее известной угрозы.
Снежа, наблюдая за их идеальной синхронной растерянностью, едва сдержала улыбку. Снова склонилась в низком, безупречном поклоне, чувствуя, как на душе становится легко и пусто.
— Если позволите, я удалюсь, — произнесла она своим новым, ровным, «принцессным» голосом. — Всё ещё чувствую слабость после… всего.
Не дожидаясь ответа — да кто там, впрочем, мог ответить? Два монархических изваяния всё ещё перезагружались — она развернулась и пошла прочь. Её шаги, отдававшиеся гулким эхом, теперь звучали не как робкие шаги жертвы, а как уверенные шаги человека, внезапно сбросившего с плеч гирю. Она оставила за спинойгробовую, оглушительную тишину и двух самых могущественных людей империи, которые впервые за долгую карьеру власти не имели ни малейшего понятия, что же, чёрт возьми, только что произошло.
Лу Синь, шедший за ней тенью, видел её спину — прямую, высокую, не сломленную этим решением, которое должно было стать сокрушительным ударом. Она не сутулилась, не плакала, не дрожала от ярости. Она просто шла. И его собственная ненависть, чёрная и клокочущая, снова с грохотом ударилась о непреодолимую стену тотального недоумения.
Кто эта женщина? — вновь застучало у него в висках. Что за дух вселился в это тело? И что, в конце концов, мне теперь со всем этим делать?
Месть внезапно стала невероятно сложной, когда твоя жертва с облегчением соглашается с наказанием. Это было как пытаться задушить человека, который радостно подставляет шею.
Глава 12
Тихий сад, утопающий в нежном аромате слив, внезапно наполнился звуком, который резанул слух своей фальшивой сладостью, словно кто-то пролил на ковёр патоку.
— Сестрица! Не хочешь ли разделить со мной чашечку чая? — пропел неестественно-медовый голос.
Снежа медленно обернулась, как героиня в замедленной съёмке, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Перед ней стояла молодая женщина, похожая на конфетку в пастельной обёртке. Всё в ней было нежным: цвета платья, шелка, даже тени на веках. Всё, кроме выражения лица. Иноса. Нос был солидным, выдающимся, архитектурным сооружением, явно претендующим на звание главного украшения лица. Глаза, напротив, были маленькими и острыми, как у бурундука, подсматривающего за чужими запасами.
Она говорила почти сквозь зубы, с явной, плохо скрываемой неприязнью, но в уголках её губ плясала капелькарадостного, коварного злорадства, будто она только что подложила сестре лягушку в постель и теперь ждёт скандала. Она старательно вытягивала шею и расправляла плечики, пытаясь казаться выше и величественнее, но Тан Лань, к её явному разочарованию, всё равно возвышалась над ней на целые полголовы.
Снежа смотрела на эту изысканную куклу с лёгким недоумением, мысленно перебирая каталог лиц из своих обрывочных воспоминаний. Пока рядом с пастельной дамой не возникла тень служанки, которая что-то быстро и подобострастно прошептала ей на ухо. И Снежа уловила ключевое слово: «вторая госпожа».
А, вот она, — громыхнуло в голове Снежи. Вторая сестра. Средняя. Тан… как её? А,
