Дочь мольфара - Ри Даль
Но подруге и не нужно было всё это как-то особенно узнавать или объяснять. Ей хватало и своих способностей, чтобы замечать бледность на щеках Агнешки, и чтобы замечать ту же бледность на лице Янко. О последнем вся деревня уже знала. Люди даже привыкнуть успели к его новому состоянию.
Янко как будто бы совсем не стало. Как будто бы он наполовину стёрся в серой печали. Подолгу нигде не появлялся, ни с кем не заговаривал. Шептались, что наведывается он зачем-то в лес. Чего он там забыл?.. Неясно…
И всё это происходило единовременно. Пока другие веселились, кто-то грустил в одиночестве свою собственную, неизбывную грусть.
Но даже среди океана грусти должны существовать светлые проблески. Илка старалась сделать так, чтобы подруга её не ушла окончательно в столь тёмные воды. Вот за тем и придумала она этот поход.
— Но мы только одним глазком! — сразу предупредила Илка. — Туда и немедля обратно ворочаем!
Агнешка кивнула, согласная на «один глазок». Но, конечно, «одним» не обошлось.
Как только девушки очутились на площади, у обеих сразу дух перехватило: толпа, шум, веселье, гуляние — красота! Гармонь надрывается, слышится лихой свист, где-то ругаются, а где-то поют, а посреди толпы — настоящий медведь! Вот такой — большой, косматый, ревущий! И яблоки-то, яблоки как шустро лопает!..
Подруги, слившись с народом, хлопали в ладоши. Агнешка так насмеялась, как давно уже весело ей не было. Никто на девчонок внимания не обращал, слава богу. Всем и медведя с балалайкой хватало. Играть зверь не умел, но притворялся мастерски, как настоящий актёр.
Агнешка задивилась так, что глаза позабыла прятать. Да и к чему скрываться, если всё так ладно складывается?
Народная память зачастую короткая, если её ничем не подогревать. А в Боровице сейчас хватало всяких событий для практикования в сплетнях. Кто-то помер, кто-то в зернь проиграл целую корову, кого-то застукали на чужом сеновале с чужой женой. Жизнь продолжалась. И жить ею было чудесно, несмотря на то что иногда — страшно.
На какое-то время Агнешка совсем позабылась. И платок уже не слишком скрывал её лица, и глаза блестели агатами совершенно неприкрыто, и улыбка сияла червоным смехом.
А меж тем иные глаза неустанно следили за малейшим её движением. Глаза твёрдые и жуткие, глаза непримиримые. Глаза, не ведающие покоя и смирения. Глаза, полные мстительного надрыва.
— Илка!.. — тихонько дёрнула Агнешка подругу за рукав тулупчика. — Илка, идём…
— Да-да! Ещё секундочку!.. — и не подумала двинуться с места Илка.
— Идём, говорю… Не то беды не оберёмся…
Илка всё-таки отвлеклась от представления и мигом прошерстила толпу.
— Идём, — быстро согласилась она.
Подруги нырнули вглубь веселья. Кто их заметит в эдакой суете?.. Никто.
Никто, акромя того, кому очень требовалось заметить. Того, кто всё на свете замечал и ни за что не хотел упустить долгожданного часа.
Спешно-спешно засеменили девушки по снегу, а, выбравшись с площади, вовсе пустились бегом. Летели, как угорелые, хотя гнаться на таком морозе — дело не из лёгких. Они мчали, подгоняемые лютым страхом. И каждая из них знала, что в страхе этом много действительной угрозы.
— Илка, беги домой, — попросила Агнешка. — Тебе тут короче свернуть.
Она почти не задохнулась от бега, в отличие от Илки. Та едва успевала переводить дух и уже спотыкалась.
— Не пойду. Вместе дойдём до Штефана. Мне ничего не сделается, — не согласилась Илка и потянула Агнешку к лесу.
— Илка, слухай, — упрашивала та, — нет уже никого. Сама доберусь.
— Не спорь. Заедно пришли — заедно уйдём.
Они как раз успели пробежать мимо церкви и спуститься под горку. Хотя уже не бежали, а скорее плелись. Илка и шагом-то с трудом еле-еле переставляла ноги. Тело всё будто свинцом тяжёлым налилось, грудину распирало болюче. Делаешь вдох — а воздух почти не идёт, застревает где-то в шее. Но с горки быстро катиться — раз и уже внизу, хоть какая-то передышка.
— Илка, иди домой, — снова взялась уговаривать Агнешка.
Но на сей раз подруга перечить не стала.
Потому что оказалось, что поздно пререкаться.
Прямо на взгорье стоял отец Тодор. Стоял чёрной могильной плитой. Стоял и смотрел на удирающих поганиц, которые осмелились заявиться на деревенский праздник. И за дерзость свою обе должны были поплатиться.
— Бежим! — Агнешка рывком сдёрнула Илку с места.
Если б могла, на горбу бы её понесла — не рассыпалась. Но даже Агнешка при всей своей природной выносливости оказалась не всесильна. Силы покидали и её. Она бежала и тоже постепенно задыхалась. А Илка всё падала, потом снова падала. Агнешка её подымала, опять пускалась бегом.
Если в лес успеть, она знает надёжные места для укрытия. Никто этого леса лучше неё не ведает. А для Агнешки там каждое деревце — родное. Только б с равнины суметь скрыться…
Илка вновь споткнулась, полетела кубарем. Агнешка поймала её, да сама тотчас потеряла равновесие — растянулась в снегу.
А лес — вот он — рукой подать. Уже минуло взгорье, уже камни под ногами всё реже и мельче. Вот же — спасительный лес…
— А ну, стой, гадина! — отец Тодор выдрал Агнешку из сугроба за воротник. — Сейчас тебе худо придётся!
— Не тронь! — заорала Илка.
Она кинулась отскребать непосильный для её возможностей хват, и, конечно, потерпела неудачу. Святой отец толкнул Илку так, что она и охнуть не успела.
Пока одна девушка барахталась в снегу, пытаясь подняться, Тодор принялся колотить вторую, что была явно сильнее. Агнешка брыкалась отчаянно. Священник тащил её куда-то прочь, обратно — к церкви.
Кое-как Агнешка вывернулась из захвата, мазанув по священной морде варежкой. Отец Тодор вмиг озверел. Он бухнулся на колени, а встал уже с корягой наперевес.
Размахнувшись как следует, он намеревался огреть блудницу по спине. Агнешка убегала и не видела, что происходит сзади.
— Ах, ты ж сатанинское отродье! — взревел священник. — На тебе!
В последнюю секунду прямо перед дубиной мелькнула голова Илки. Ветвистая коряга раскроила её прекрасное лицо наискось, а твёрдый сук ударил прямо над ухом, содрав пласт кожи вместе с белыми волосами.
Илка упала замертво.
Широко распахнутыми голубыми глазами она бессмысленно глядела в низкое зимнее небо. А под ней росло и растекалось
