Аптекарский огород попаданки - Ри Даль
Нечто подобное происходило и сейчас. В какой-то момент я даже перестала слышать жалобные завывания Груни и полностью ушла в адскую карусель в своей голове.
Вот я бегу по полю… На мне платье с рюшами… Зову какого-то мальчишку: «Николаша! Николаша, стой!..», и знаю точно, что это мой братик.
А вот Николаша уже одет по-военному, стоит навытяжку, гордый и серьёзный, а я почему-то плачу, и девушка рядом… её зовут Софья, она сестра моя… тоже почему-то плачет…
А вот письмо с красивой печатью, которую я вскрываю тем самым ножом, трогаю шершавые желтоватые страницы, любовно приглаживаю пальцем каллиграфические буквы с размашистыми завитками — «В. Б.»…
Что это?.. Мои воспоминания?.. Или не мои?..
Осколки чьей-то жизни впивались в моё сознание иглами. Я не могла ни остановить это, ни каким-либо иным способом препятствовать. Меня всё кружило и мотало. Карусель вертелась безостановочно, быстрее и быстрее, быстрее и быстрее… Неслась, скручивала до предела, заставляя мозг нагреваться до немыслимых температур…
Похоже, я повторно лишилась чувств. Потому что, вновь открыв глаза, опять обнаружила себя лежащей. На сей раз — на полу. Груня обмахивала меня платком, тараторила молитву и, разумеется, ревела.
— Груня… — позвала я и встретилась с ней взглядами, отныне взирая на бедную девушку совсем иначе.
— Что, барышня? Плохо всё-таки? Плохо? Антипа-то звать надо, чтоб за дохтором гнал…
— Не надо… Антипа… — простонала, пытаясь оторвать голову от дубового паркета. Груня помогла мне сесть. — Я вспомнила…
— Что вспомнили, барышня? — она посмотрела на меня с надеждой и смятением.
— Всё, — выдохнула обречённо. — Я вспомнила всё.
Глава 11.
Вспомнить чужую жизнь — что может быть страннее?
Описать это чувство практически нереально, не говоря уж том, чтобы объяснить. Я будто вторглась в сознание другого человека, нырнула в бесконечную вселенную души и теперь могла разглядеть там мельчайшую деталь — мысленно потрогать, нащупать любой, даже самый сокровенный уголок. Все помыслы, страхи и чаяния, некогда заполнявшие сердце Александры Ивановны Демидовой, открылись мне. И я бессовестно бродила по этому бесконечному музею, как в собственном доме.
Однако дом этот не был моим. Я попала сюда по ошибке. Каким же образом?.. И где сама хозяйка этой галереи и этого тела?..
Неловко поднявшись со стула, я побрела к большому зеркалу в резной золочёной раме. Уже безошибочно определила, где и что находится в усадьбе, хотя до сих пор ощущалась себя будто бы в воде — скорее не шла, а тихо плыла по незримым течениям, которые образовывали воспоминания настоящей хозяйки.
Наконец, я встретилась с ней лицом к лицу. Из зеркала на меня смотрела юная нежная девушка из благородного сословия. Об этом свидетельствовали не только наряды и украшения, но и стать расправленных плеч, отточенное направление чуть вздёрнутого подбородка — тело помнило, как ему должно держаться, даже в столь вопиющей ситуации. Я бы вряд ли сумела проявить такую выдержку, а молодая княжна Александра могла.
Что стало с ней? Почему я разгуливаю в её доме, в её воспоминаниях, в её теле, однако себя я осознаю собой, а всё, что вижу, чувствую и помню, ощущается точно приход к кому-то в гости — реальным, увлекательным, но не собственным?..
— Барышня, — тихо позвала Груня, встав рядом с зажжённой свечой, в другой руке она держала маленький стеклянный пузырёк, — вот уксусу вам принесла. Давайте ж ранку вашу смочим?
Я глянула на крохотную бутылочку с туалетным уксусом и отрицательно покачала головой.
— Лучше принеси водки. И бинтов. Только чистых. Не с сулемой. И тазик с тёплой водой.
— Сделаю, сделаю, барышня, — торопливо ответила служанка и оставила меня одну.
Я повернулась повреждённым виском к отражению и аккуратно оглядела рассечение. Оно было неглубоким, но проходило точно по височной кости — самой тонкой и уязвимой в человеческом черепе. Порой достаточно даже лёгкого удара, чтобы нанести человеку непоправимый урон.
Кажется, это и был ответ на мой вопрос: княжна Александра Ивановна Демидова погибла, упав с высоты. Сейчас Груня должна была рыдать над уже остывающим телом. Но каким-то образом тело вновь ожило. Потому что в него переселилась я.
И, да, так бывает лишь в фантастических фильмах, которые я никогда не любила, потому что считала откровенной чушью. А вот Надька обожала. Особенно разные истории про временные петли, смещения пространства и прочую ерундистику, от которой мозги в дудочку сворачиваются.
— Надя, ну, зачем ты это смотришь? — спрашивала я у неё. — Ты же разумная женщина, физик, кандидатскую вон пишешь…
— Между прочим, — возражала сестра, — писатели-фантасты — это как Нострадамусы от литературы. Они часто предсказывают то, что не в состоянии предугадать даже учёные. А знаешь, почему? Потому что не зацикливаются на только известных фактах. И вообще, даже в глупых фантастических фильмах бывают интересные идеи. Пусть они маловероятны на практике, но как любопытные гипотезы вполне имеют право на жизнь. Вот, например, классическая история про попаданцев во времени. Ты знаешь, что это, по сути, единственный способ перемещаться в истории? Частицы грубой материальной энергии слишком трудно перенести сквозь разные пространственные слои, между которыми десятки лет или даже веков. Но, то, что иногда называют «частицей Бога», способно и не на такое. И, кстати, реальные случаи уже были зафиксированы.
— Ох, Надька, — качала я головой и махала на неё рукой, не желая больше слушать сестру с её межпространственными теориями.
А сейчас многое бы отдала, чтобы Надя рассказала мне всё-всё, что ей известно от таких явлениях. Да и вообще — хоть ещё раз услышать… Ведь по всему выходит, что сестра моя осталась где-то в двадцать первом веке, а меня каким-то Макаром переместило в девятнадцатый. Между нами пролегала пропасть в сто пятьдесят лет! И что же?..
Я больше никогда не увижу Надю?.. Я больше никогда не вернусь в своё тело?.. Никогда?.. Никогда?..
Глава 12.
По-хорошему, рану мою требовалось не только продезинфицировать, но вдобавок неплохо бы сделать прививку от столбняка и сшить медицинскими нитями. Однако до появления первой противостолбнячной вакцины оставалось ждать
