Сон наяву - Рада Теплинская
Иногда, когда она была одна и смотрела на звёзды, которые казались ей такими же далёкими, как и прошлая жизнь, Эмили позволяла себе мечтать. Она мечтала о том дне, когда Мэтью вернётся, сильный и богатый, и они вместе вернут себе «Бель Эйр». Она мечтала о том дне, когда сможет снять это грязное платье, надеть шёлк и кружево и снова почувствовать себя женщиной, а не рабочей скотиной. Она мечтала о том дне, когда её отец снова будет улыбаться искренней улыбкой и забудет о своей пагубной привычке.
10
Но эти мечты были лишь краткими проблесками надежды в беспросветной тьме. Реальность оставалась жестокой и неумолимой. И каждый день Эмили просыпалась в этой душной комнатке, вдыхала запах сырости и табака и знала, что ей снова предстоит бороться за выживание. Ей снова предстоит стирать чужое грязное бельё, снова видеть страдания отца, снова ждать вестей от брата.
Но она не сдавалась. Она продолжала жить, дышать, надеяться. Потому что знала, что в глубине души у неё всё ещё живёт та юная, беззаботная Эмили из «Бель Эйр», которая верила в чудеса и знала, что всё обязательно будет хорошо. Именно эта вера, этот слабый, но неугасающий огонёк надежды помогали ей выживать в этом жестоком и несправедливом мире.
Весть о разорении Мэтью Кларка пронеслась по Натчезу и окрестностям подобно смертоносному урагану, оставляя после себя лишь руины былой славы и уважения. Ещё вчера он был олицетворением успеха, плантатором, чьи бескрайние поля шептали о процветании, а вереницы рабов служили живым воплощением его могущества. Сегодня он стал изгоем, банкротом, чьё имя произносилось шёпотом с примесью жалости и презрения. Бывшие поклонники отворачивались, приветствия застревали у них в горле, а в глазах, некогда полных восхищения, плескалось неловкое сочувствие, быстро сменяющееся опасливым отчуждением.
Лишь немногие, сохранившие остатки прежней дружбы и сострадания, осмеливались предложить помощь. Кто-то робко предлагал ссуду, кто-то — содействие в поиске работы, а кто-то — временное жильё для его дочери Эмили, хрупкой и беззащитной в вихре обрушившихся несчастий. Но большинство предпочло дистанцироваться, словно боясь заразиться финансовой проказой, запятнать свою репутацию связью с человеком, которого преследовали неудачи. Их сочувствие тонуло в океане страха перед долгами и потерей социального статуса. Те, кто ещё вчера с удовольствием пользовался гостеприимством Кларксов, теперь избегали встреч с ними, словно чумы.
Гордыня, всегда отличавшая Мэтью, и гранитное упрямство не позволяли ему принять протянутую руку помощи. В его понимании это было равносильно публичному признанию собственного поражения, доказательством того, что Мэтью Кларк сломлен ударами судьбы. И он не мог позволить себе такую капитуляцию. Решив во что бы то ни стало самостоятельно выбраться из бездны, он намеревался продемонстрировать миру свою непреклонность и вернуть утраченное величие. И снова он обратился к картам, к той самой роковой игре, которая его и погубила. Эта пагубная страсть, змеёй обвившаяся вокруг его сердца, отравляла разум и влекла в пропасть. Он верил в удачу, коварную и переменчивую, убеждал себя, что она непременно вернётся к нему, стоит лишь проявить должное упорство. Он обманывал себя, цепляясь за эту иллюзорную надежду, как утопающий за соломинку в бушующем море.
Карты перестали быть приятным развлечением, способом скоротать время в компании приятелей за стаканчиком виски и сигарой. Теперь они стали единственным инструментом, той самой соломинкой, за которую он отчаянно цеплялся, пытаясь заработать на жизнь себе и своей любимой дочери. Но какой же жалкой и отвратительной была эта новая жизнь! Дни и ночи напролёт, проводя в прокуренных игорных домах в компании сомнительных личностей — шулеров, пьяниц и авантюристов, — Мэтью выигрывал жалкие гроши, которых едва хватало на самое необходимое: скудную еду, дешёвую одежду и койку в захудалой гостинице, кишащей клопами и пропитанной вечной сыростью. Его благородные черты осунулись, а некогда гордый взгляд потускнел, словно отражение солнца в грязной луже. Он проклинал судьбу, винил в неудачах всех и вся, кроме себя самого, но продолжал играть, с маниакальным упорством надеясь на внезапную удачу, на то, что фортуна наконец-то повернётся к нему лицом и одарит щедрым выигрышем. Алкоголь на короткое время притуплял боль и позволял забыть о нищете, но расплата за это мимолетное облегчение была мучительной.
Стыд, словно едкая кислота, разъедал Мэтью изнутри, заставляя его бежать из Натчеза. Он больше не мог выносить сочувствующие и насмешливые взгляды, не мог дышать воздухом города, где когда-то был уважаемым человеком, где его имя произносили с почтением. Он стал бродягой, скитающимся по пыльным дорогам, жалкой тенью самого себя. Они сели на видавший виды пароход, пропахший углём и дешёвым табаком, и отправились вниз по могучей Миссисипи, уносящей их всё дальше от прошлой жизни, от былого величия и достатка. Они постоянно переезжали, словно убегая от собственной тени и горьких воспоминаний. Каждый новый город, каждая новая пристань лишь на мгновение дарили иллюзию перемен, которая вскоре рассеивалась, оставляя после себя лишь разочарование и безысходность.
Мэтью практически всё время проводил в грязных салунах, где терпкий запах виски смешивался с запахом пота и отчаяния. Он проигрывал последние деньги в карты и отчаянно пытался хоть как-то поправить своё шаткое финансовое положение. В его глазах горел лихорадочный блеск, а руки дрожали от напряжения и бессонных ночей. Неухоженная седая борода придавала ему вид безумного пророка. А Эмили… Эмили оставалось лишь безропотно следовать за отцом, терпеливо снося все тяготы нищенской жизни. Она видела, как блеск в глазах отца тускнеет с каждым проигрышем, как на его изборождённом морщинами лице застывает печать отчаяния.
Она чувствовала его боль, его бессилие, его надвигающуюся беду. И в её юном сердце росла тревога за будущее — будущее, которое казалось ей всё более мрачным и неопределённым, как туман, окутывающий реку в предрассветный час. Её когда-то светлые глаза потускнели, а на щеках появился болезненный румянец. Она боялась за отца, боялась
