Фани Дюрбах и Тайный советник - Алла Ромашова

— А я не к нему! Или ты не знаешь, что мне кабинет здесь выделен?

— Как не знать, знаю! — заверил старик, но было понятно, что он забыл. Лагунов протиснулся мимо него на лестницу и помчался, перепрыгивая через ступеньку, в сторону учебного класса, где обычно в это время учительствовала Фани. Остановился перед широкой дверью. Постучал и аккуратно нажал на ручку. Дверь поддалась. Лагунов заглянул внутрь, широко улыбаясь. В классе никого не было. Советник выглянул в окно. Дети играли на лужайке перед домом. «Значит, она на прогулке», — подумал Лагунов и уже не спеша двинулся вниз по лестнице. Проходя мимо швейцара, поинтересовался:

— Мадемуазель Фани с детьми?

Старик посмотрел на советника сухими желтыми глазами и сумрачно ответил:

— Уехала наша ласточка. Собрала вещи, написала генералу записку, меня, старика, расцеловала и упорхнула. Ой, я и позабыл: она же и вам письмо оставила! Сейчас-сейчас.

Швейцар зашел в свою каморку, а советник остался стоять, оторопев. Что на этот раз не так? Куда она опять пропала? Сколько он будет бегать искать ее?

Старик вернулся с конвертом в руках. На нем торопливым почерком было выведено: «Статскому советнику господину Лагунову лично в руки». Сильвестр Васильевич вскрыл конверт, в нем оказалось две записки.

Мужчина развернул первую записку. Им оказалась копия списка подозреваемых, которую советник направил полицмейстеру. Имя Фани Дюрбах, написанное его рукой, было подчеркнуто красным карандашом, как обычно учительница выделяет ошибки. Лицо советника покраснело. Ему, пожалуй, впервые в жизни сделалось стыдно. Он развернул вторую записку. Знакомым летящим почерком было написано:

«Дорогой Сильвестр Васильевич! Так я хотела бы начать свое письмо. Но напишу иначе: Ваше Превосходительство! Я покидаю дом господина Нератова, Ижевск, Россию. Прошу меня не искать. Наши отношения были ошибкой, я совсем не знала вас. Фани Дюрбах, ваша …подозреваемая».

Лагунов, сжав пальцы в кулак, с силой ударил по крышке стола.

Франция

— Петр Ильич, жду вас в Париже через два дня. Пожалуйста, не задерживайтесь, иначе я начну волноваться.

— Владимир Степанович, я туда и обратно. Три часа на поезде — и уже там. Спасибо, что проводили. Приеду, как обещал.

Чайковский зашел в вагон поезда, уходящего с вокзала в Базеле. Он немного волновался, потому что ехал к своей старенькой гувернантке, которую не видел почти пятьдесят лет — всю свою взрослую жизнь, непростую и насыщенную. Поезд шел со всеми остановками: Мюлуз, Алькирш, Монтре-шато, пока в окне не вознесся величественный замок Монбельярд, рядом с которым, в стенах монастыря, прошло детство важной для композитора женщины, любимой гувернантки, мадемуазель Фани Дюрбах.

Она была его первой учительницей, его богиней Фемидой, которая судила его поступки и знания, чьим мнением он дорожил и которую в один день потерял, когда Фани внезапно покинула их дом. Почему она так сделала? Маленьким мальчиком он во всем винил себя. Это был первый болезненный поступок одной из любимых женщин композитора, которые в дальнейшем сформировали его внутренний мир. И Петр Ильич посвятил его принятию всю жизнь. Несколько раз он приезжал в Европу, но всякий раз находил причину проехать мимо небольшого французского городка Монбельярд. Прошло почти пятьдесят лет со дня их последней встречи, последнего урока в учебном классе за большим деревянным столом. Сейчас словно не Петр Ильич, а потерянный мальчуган шел по каменным булыжникам улицы Грандес к дому номер 28 и думал о том, как он мечтал в детстве вернуть свою первую учительницу, прижаться к ней, почувствовать запах яблок, которые она очень любила, и поговорить обо всем: о том, как прошел день, как пахнет свежескошенная трава, о том, что корова Машка, наконец, отелилась и теленок теперь по утрам заводить радостное мычание, приветствуя новый день. О музыке в его голове, которая переполняет его так, что он не может спать. И о том, как не хватает ему ее строгого напутствия: «Петя, музыка — это, наверное, хорошо, но в первую очередь — дисциплина и расписание, только так можно стать настоящим человеком».

Сколько времени утекло с тех пор… Петя уже давно превратился в пожилого и седого мужчину, но это давнее напутствие спасало и помогало ему во время очередной депрессии. Тогда он буквально брал себя за уши и вытаскивал из состояния болезненной тревожности и беспокойства — шел на службу, делал какие-то дела. Но с недавних пор ничего не помогало. Даже вино. Невозможно было снять маску, которую он носил теперь почти постоянно. И вот тогда он снова вспомнил о Фани. Его Фани. Надо разорвать порочный круг. Он приедет к ней, посмотрит ей в глаза и, наконец, поймет, что она не бросала его, маленького мальчика, и по-прежнему любит его.

Низенький трехэтажный дом с широкими зелеными ставнями. Бронзовый колокольчик — наследие прошлых лет. Петр Ильич хотел позвонить, но удержал руку и постучал их секретным стуком: раз-два-три-перерыв-раз-два.

Раздалось “entrez”, послышались шаркающие шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла Фани: те же карие глаза, волосы почти без седины, великолепные зубы.

— Петруша, — всплеснула она руками. — Входи, мой мальчик. Как давно я тебя ждала! — низенькая старушка, семеня ногами, кинулась к композитору и прижалась лицом к его дорожному пальто. Ее по-прежнему молодые и озорные глаза вмиг наполнились слезами. Они постояли так, обнявшись. А затем Фани уперлась кулачком в грудь Петру Ильичу, седовласому мужчине преклонных лет, которого она все еже помнила маленьким мальчиком, и спросила:

— Ты же погостишь несколько дней? Нам столько надо рассказать друг другу!

И, обращаясь в сторону, в темноту комнаты, поинтересовалась у кого-то невидимого:

— Сильвия, ты уже уходишь? Позвольте вас представить друг другу, прежде чем ты уйдешь. Это моя любимая внучатая племянница. Она прекрасно говорит по-русски, я лично учила ее. Ты, Петруша, еще сможешь с ней познакомиться поближе.

В узенькую прихожую вышла молодая симпатичная женщина лет сорока, невероятно похожая на Фани в молодости. Представляясь, она улыбнулась той же ласковой и, одновременно, игривой улыбкой, которую ждал и ловил от своей первой учительницы Петя.

— Сильвия Лагунова. А вы… Вас весь город знает. Наша бабушка всегда про вас говорит. Вы — самый любимый ученик нашей Фани — Петенька Чайковский.

Фани, наконец, не выдержала и заплакала. Знаменитый на весь мир композитор, враз превратившись в маленького воткинского мальчика, всхлипывал, обняв старушку.

“Из Базеля я предупредил ее, когда я приеду, чтобы старушка не слишком переполошилась внезапностью. В 3 часа я приехал в Монбельярд и сейчас же отправился к Фанни. Она живет в тихой улице городка, который вообще так тих, что