Фани Дюрбах и Тайный советник - Алла Ромашова

— Почему я должен тебе верить?

— Я правда не вру, — глаза женщины наполнились слезами. — Ради нашего сына — я говорю правду!

— Даю тебе последний шанс — если ты скажешь сейчас правду, я постараюсь сделать так, чтобы ты и твой супруг немедленно отбыли из России, а не попали в казематы Петропавловской крепости. Рассказывай, как ты завербовала Болховского, и кто еще с тобой связан?

Женщина вытерла платком, который подал ей советник, глаза. Узнав свой предмет туалета, она оставила его у себя.

— Ну хорошо. Я все тебе расскажу. С поручиком мы познакомились на балу в Санкт-Петербурге. Он был со своим товарищем. Не помню, как его звали. У нас началась … дружба с поручиком. И я упросила его помочь мне с бумагами. А что мне оставалось делать? Меня шантажировало немецкое правительство. Ты же знаешь, как это происходит.

— Ты забыла рассказать, — внимательно глядя немке в глаза, продолжил советник, — что товарищ поручика, имя которого ты «не помнишь» был твоим незадачливым любовником-агентом. А Болховский влюбился в тебя, и ты его приблизила, как перспективного. Между офицерами произошла дуэль, за которую его и выслали в Ижевск. По моему запросу мне передали донесение полиции, где говорится о причине дуэли — женщине по имени Эмилия. Ты сеешь смерть вокруг себя.

— Ты отпустишь нас?

— Дорогая, ты ведь так и не сказала мне, кто твой куратор, и кого еще тебе удалось завербовать?

— Я ничего не знаю. Все указания приходили мне по почте. Когда мы с Дитером собрались поехать в Россию, ко мне явился некто Якоб Вольфган. Имя, конечно, выдуманное. Я не знаю — вызывали ли Дитера на такую встречу — думаю, что нет — он слишком честен и порядочен для этого, — здесь Лагунов опять ухмыльнулся той случайной оценке, которую женщина, не заметив, дала себе.

— Этот шпик, Anwerber, — продолжила она, — призывал вначале к моему патриотизму — но ты меня знаешь… это не помогло. Потом предлагал деньги. Большие деньги за небольшие услуги. Я согласилась — ненавижу бедность, а жили мы — ты же помнишь? — не богато. Я должна была просто слать отчеты о наших с мужем поездках по заводам. Когда выяснилось, что мы поедем в Ижевск — сообщила, и меня начали шантажировать. Угрожали нашему сыну, если я не выполню поручение! Что мне оставалось делать?

— Что было в этом письме?

— Я должна была заранее написать поручику Болховскому и предложить ему вместе бежать из России в обмен на какие-то бумаги. Но от отказался.

— Отказался от тебя? — Лагунов усмехнулся, — неужели стареешь?

Женщина зло стрельнула глазами по советнику.

— Он сказал, что не верит в мои чувства, но не отказался от денег. Он захотел много денег. И тогда ему выслали отдельные инструкции. О чем они — я не знаю. Передача бумаг должна была состояться на охоте. Честно говоря, я рада, что ты убил этого самовлюбленного выскочку. Надеюсь, теперь от меня отстанут.

— У тебя сохранились письма?

— Только одно — самое первое, я оставила его для своей безопасности. Все остальные сожгла — согласно инструкций.

— А кто еще был завербован тобой?

Эмилия потупила глаза:

— Больше никто. Правда, я только ездила вместе с мужем отправляла отчеты о поездке. Поручик — первое мое задание, с которым я не справилась.

— Знаешь, что, дорогая, я должен задержать тебя прямо сейчас и выслать вместе с супругом из России. Но то, что было раньше между нами, не позволяет мне так поступить. Мы сделаем так: вы с мужем в срочном порядке собираетесь, и завтра мы вместе, втроем, выезжаем в Казань. Оттуда я вас провожу до самой границы, прослежу, чтобы вы пересекли ее, и, надеюсь, более вы сюда не вернетесь. Дай мне слово. Поклянись сыном, иначе о том, от кого у тебя этот ребенок, я расскажу господину Дитеру Ригелю!

Женщина стиснула зубы и громко выругалась на немецком.

Советник невозмутимо ждал.

— Ну хорошо, мы уедем! Но меня не поймут! Что я скажу им?

— Это уже твои заботы. Можешь объявить о том, что беременна, и тебе надо немедленно возвращаться домой. Думаю, твой супруг поверит и на этот раз.

— Шляйне!

Немка кипела от злости. Лагунов, словно не замечая этого, поклонился, прижал тонкую руку дамы к своим губам, вновь ощущая знакомый зовущий запах ее духов, и безмятежно произнес:

— Завтра в шесть утра я заеду за вами и вашим уважаемым супругом, госпожа Ригель. Не опаздывайте и не забудьте прихватить то первое письмо, которое вы сохранили — это будет вашей оплатой за конвой в моем лице. Провожать не стану: прогуляться в одиночестве вам, сударыня, будет полезно. До завтра! — Он развернулся и пошел прочь.

Стоявшей за дверью на балкон оранжереи и едва дышавшей Фани советник Лагунов не заметил. В саду женщина оказалась случайно. Ей хотелось побыть одной, подумать о том, что же с ней произошло и стремительно развивалось. Она стала свидетельницей разговора советника и его бывшей любовницы, не желая того. Фани дождалась, когда Эмилия, раздраженная, с заплаканными глазами, прошла мимо ее укрытия и скрылась из вида, и, обессилено присела на садовую скамейку. Ее мысли скакали. Гнев Лагунова не на шутку удивил женщину. Ей было жаль Эмилию. Фани не ожидала, что советник может быть таким жестоким.

Рано утром Лагунов, оставив письмо для мадемуазель Фани Дюрбах, заехал за спешно покидавшими город госпожой и господином Ригель. Они еще ночью распростились с герцогом и генералом, сославшись на неотложный вызов в Германию: матушке госпожи Ригель неожиданно стало плохо, смерти ожидали со дня на день. Лагунов по-дружески пообещал проводить пару до Казани. Сыщик планировал в Казани найти им надежное сопровождение, чтобы поскорее вернуться к любимой.

Все прошло без запинок. Эмилия была мила, а немецкий промышленник хоть и недоумевал, откуда у матушки взялась такая срочная болезнь, но все же беспокоился и поэтому куда-либо сворачивать не собирался. Сильвестр Василевич нашел надежных людей, служивших у него ранее в подчинении, и попросил их не спускать глаз с пары, пока супруги Ригель не пересекут границу с Россией.

Сам Лагунов, проведя несколько дней в Казани и отчитавшись по делу о шпионе, который был так неудачно застрелен на охоте, вернулся в Ижевск.

Город, как всегда, встретил статского советника оживлением на улице: туда-сюда сновал рабочий люд, на площади прямо с телег велась торговля, в общественной части генеральского сада играла музыка. Сильвестр Васильевич взбежал по ступенькам большого белого дома. Радостно поприветствовал старика-швейцара, который тут же сообщил, что