Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
– Жаль, – согласился Куган.
* * *
Ослепительно ярко светило воскресное солнце. В бухте стояла изумрудно-зеленая вода. В кубрике хлопали о стол костяшки домино. Матросы терли песком палубы. Капитан отдыхал в парусиновом кресле на крыше мостика.
Куган сошел на пристань и стал отдаляться от моря. Порывистый ветер гнал его по стройным улицам. Ноги путались: укушенная тварью забирала вправо, укушенная сарганом – влево. Низкорослые домики были похожи друг на друга, они перебегали с перекрестка на перекресток, создавая видимость большого города. Куган заблудился в известняковых джунглях. Раз за разом забирался на холм к «древнегреческому» храму Петра и Павла. Потом кружил вокруг здания лечебницы, вглядываясь в темноту между колоннами. В дикие карикатурные барельефы. Трамваи катили до приморского бульвара, даже там, где не было рельсовых путей. Куган непонимающе озирался, пытаясь убежать от воды. Море сочилось из подворотен. Взбираясь вверх, он обнаруживал себя на спуске; под ногами хлюпали лужи, зеленые от мелких водорослей.
Спрятавшись за облаками, померкло солнце. Снова поднялся ветер, хлестнул в лицо мелкой дождевой пылью. Прохожие несли, как плакаты, темные напряженные лица. Лица, перекошенные смертельным страхом. Рыбьи личины. На одной из боковых улиц во дворе харчевни кого-то громко тошнило. Куган позавидовал: напиться бы вдребезги, до обезьяньего визга, да только – что привидится во хмелю?
За Куганом крались, иногда подбираясь вплотную, но всегда оставаясь вне поля зрения. Ему казалось, что его преследуют мертвецы в башлыке. В темноте переулков чудились всякие страсти. За ним следили с деревьев, с фонарей, с крыш. Глаза. Неподвижные глаза на стеблях.
Куган вскинул голову на звук шагов. Вспыхнула спичка.
– Гуляешь, – сказал Левидов и затянулся папиросой.
Это не было вопросом, поэтому Куган промолчал. Левидов курил. Он словно чего-то ждал и был, по обыкновению, хмур, но Куган обрадовался встрече.
На верхнем этаже загремело фортепиано.
– Не там ищешь, – сказал Левидов.
– Кого? Русалку?
Левидов хмыкнул и дотянул окурок.
– Русалка, значит. И ты туда же. Ладно, идем.
Он развернулся и пошел вниз по пустой улице.
– Куда?
– В гости.
Куган догнал товарища.
– К кому?
– Ко мне.
У пристани сгустились сумерки.
– Уже вечер, – зачем-то сказал Куган вслух. Этот факт его удивил.
Левидов бросил на него испытующий взгляд.
Они прошли над портом, двинулись вдоль каменного парапета набережной. Куган коротко заглядывал на шагавшего рядом плечистого водолаза. Левидова он больше не боялся, напротив, испытывал к нему какое-то братское чувство.
Над улицей вырос многоглазый кирпичный дом. В дворе-колодце тяжело пахло сыростью. Они поднялись по сумрачной лестнице на третий этаж. Левидов дернул звонок.
Дверь открыла Настя в домашнем платье – хрупкая, легкая, с зелеными навыкате глазами.
– Здравствуйте, – сказал Куган. У него почему-то похолодели руки.
Настя кивнула, потупив взгляд и сложив руки на округлом животе.
– Проходите на кухню. Я чайник поставила. – Она дотронулась тонкой рукой до плеча мужа. – Захар, не крутись, дай гостю места.
В крошечную прихожую вплывал терпкий запах полыни и сладковатый мяты. На скамье лежали «Три мушкетера» в сафьяновом переплете. Куган подумал, что книгу оставила Настя, оставила здесь специально, но намека не уловил.
Разуваясь, Куган бегло осмотрел комнату: нехитрая мебель, набитые книгами этажерки, застеленная кровать. Ужасно скрипел пол, и Куган ступал аккуратно, будто в квартире лежал мертвец.
К чаю были сухари, леденцы, хлеб, малиновое варенье. Левидов постоянно поглядывал на открытую форточку, но закурить не решался. Куган сидел у подоконника и неловко грыз каменный сухарь, прихватывая его боковыми зубами. Сухарь насмешливо скрипел и почти не крошился. Куган сдался и сунул его в стакан. Ржавый чай пролился на зеленую плюшевую скатерть, напомнив закон Архимеда о вытеснении жидкости. Куган окончательно сконфузился.
– Захар мне все рассказал, – прервала молчание Настя.
– О чем? – осторожно спросил Куган. Он вспомнил сразу о нескольких вещах: о рекомпрессионной камере и губах Насти на его члене, о подворотне у кафешантана и остановившемся под фонарем Левидове.
– О встрече с русалкой. Там, на подводной шлюпке.
– Лодке, – поправил Левидов.
Настя по-птичьи скосила голову.
– Захар, ты опять акцентируешь внимание на вещах несущественных. – На кухне ее голос звучал по-новому: голос хозяйки.
– А русалка – это существенно, – поморщился Левидов.
– Безусловно. Русалки, водяницы, лоскотовки, чертовки, как ни назови, это очень существенно. И очень опасно.
Куган забыл о размокшем сухаре и помутневшем от крошек чае.
– Мама говорила «лоскотухи», – сказал он.
– Прозвищ много. Купалки, шутовки, мавки… Да суть одна. Злая. Умруны это…
– Умруны? – переспросил Куган, вспомнив надпись на крышке ящика-гроба: «УМР-1».
– Мертвяки. Упыри.
– А как мертвецы связаны с русалками? – Куган смотрел в живые зеленые глаза Насти, но думал о неподвижных пустых глазах на гибких стеблях.
– Смертью и повязаны. Слышали о нечистых или заложных покойниках?
– Неупокоенные?
– Да. Те, кто умерли неправильно, раньше земного срока. Или некрещеными. Или не были похоронены как надобно. От нечистых покойников русалки и идут. Считали, что русалками становятся девушки, которые утонули в Русальную неделю.
– Русальную?
– Неделя после Троицы. Проводы русалок. Чтобы их не разгневать, боялись иметь дело с водой: купаться, ловить рыбу, даже мыться свежей колодезной водой или топить баню. Занятно, что в античности был праздник Розалия, когда почитали души умерших. Созвучно с «русалья»?
– Так, – вполголоса сказал Левидов и сунул в рот папиросу.
Пытаясь закурить, он изломал четыре спички.
Куган хлебнул остывшего чая.
Что свело Левидовых вместе? Есть ли у них общие интересы? На что похожа их совместная жизнь? Что скрывается за признанием Левидова в рекомпрессионной камере?
Он опустил стакан и потер лицо, надавил пальцами на глаза.
– Почему у нее не было хвоста? Как в сказках.
– В сказках, уверены? У Пушкина, помните, «русалка на ветвях сидит»? Как она на дерево без ног забралась?
– Ну, если ветви над самой водой и руки сильные…
Настя пропустила его слова мимо ушей.
– А у Гоголя в «Майской ночи»! Утопленницы вышли из воды и хоровод закружили. На хвостах прыгали? Нет же. Ни слова о рыбьих хвостах. А ведь не на пустом месте писалось, и Александр Сергеевич, и Николай Васильевич на былины опирались, фольклор. Русалки и с водой-то не сильно связаны, больше с лесом. Так что хвостатые русалки плавают в чужих легендах. Сладкоголосые сирены, наяды…
– Египетские русалки, – пробурчал Левидов.
– Они не египетские. То есть армия фараона, конечно, из Египта, но рассказы о морских людях появились из библейского предания.
– Фараон? – запутался Куган.
– Фараон послал войско за Моисеем, сбежавшим с евреями из египетского рабства. Божий ветер разделил Красное море, и оно расступилось перед беглецами, а вот фараоново войско
