Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Он вяло перебирал ногами, плясал на лету. Во всяком случае, ему казалось, что перебирает: ног он не чувствовал. В ушах гудело, во рту стояла горечь, вдыхаемый воздух пах металлом.
Что-то бледно светилось наверху. Он сморгнул – минуту или десять минут. Когда открыл глаза, сквозь стекла бил яркий свет. У Кугана судорожно задрожали губы. Он закашлялся. Кровь осталась на стекле перед глазами.
– Выбирай водолаза! – крикнули рядом.
Вокруг бурлила вода. Его рывком потянуло вверх и в сторону. Он опрокинулся на бок и, перед тем как потерять в очередной раз сознание, услышал далекий и в то же время близкий стук: это ударился о железный трап его медный шлем.
* * *
Кугана втащили на палубу, спешно сняли шлем, груза, манишку. Стянули ботинки. Пшеницкий хрустнул перочинным ножом, и водолазная рубаха расползлась надвое; потекла мутная от крови вода. Мокрые шерстяные чулки разлезлись, открыв на правом бедре глубокую круглую рану – из ноги водолаза будто выгрызли кусок мяса.
Куган лежал с закрытыми глазами. Бледный, костистый, с резко проступившими скулами.
– Мишка, очнись! – приказал Агеев. – Молод еще помирать!
Подбежал водолазный врач с бинтами и кислородной подушкой.
– Не тормошить! Ногу приподнимите!
Глаза Кугана внезапно распахнулись.
– Захар? – спросил он.
– Поднимают, – сказал Агеев. – Перестал отвечать.
– Нашел?
– Что нашел?
– Русалку…
– Бредит малость, – сказал врач, меряя пульс.
– Не смешно. – Лицо Агеева потемнело, белесые брови сошлись на переносице, взгляд дернулся куда-то в сторону, застыл. – Это как же, Миша?
Куган смолчал.
– Как же? – упавшим голосом повторил старшина, напялил на взмокший череп фуражку и ушел к телефонному ящику.
Куган приподнялся на локтях. Он догадался, куда смотрел старшина. Васька Клест. Тела товарища, впрочем, он не увидел.
– Потерпи, сейчас спеленаю. – Врач уложил его на палубу и принялся перевязывать ногу.
Куган почти не чувствовал боли, ничего не чувствовал: разбитое на кусочки тело будто бы потеряло связь с мозгом. Взгляд косо уперся в брезентовый обвес мостика и застрял там, в безмыслии. Хотелось одного: надышаться впрок. Он с благодарностью втиснул лицо в маску кислородной подушки.
Небо… он ведь хотел увидеть небо, а не этот чертов навес…
Небо его разочаровало. Хмурое, дымное, вывернутое наизнанку.
«Луфарь» скрипуче покачивался с борта на борт. Нок грузовой стрелы оседлал черный баклан. Заскрипела лебедка.
Она скрипела, и скрипела, и скрипела. Кугану подумалось, что это правильно, это похоже на плач. Его хотели снести в каюту, но он убедил врача погодить, пока не достанут Левидова.
– Принимай!
Стрела со стальным великаном на толстом крюке прошла над палубой, мимо штурманской рубки и камбуза к капитанскому мостику. Опустила на подставку. Панцирного водолаза прихватили цепями и ремнем, сняли с крюка. Пшеницкий и Моцак – один на приставной лесенке, другой с трапа – отвинтили гайки на крышке люка. Голова стального великана открылась.
Куган снова приподнялся (помог врач), тщетно пытаясь рассмотреть хоть что-то за иллюминаторами глубоководного костюма. Скальпированный рыцарь висел на цепях. Моцак заглянул в отверстие, полез внутрь руками.
– Живой? – не выдержал Агеев.
– Кажись, – глухо ответил Моцак.
Левидова выковыряли из костюма, подхватили под руки и отнесли в рекомпрессионную камеру, внутрь которой накачали сжатый воздух.
Нельзя было Левидову идти под воду на второй срок: могли не выдержать кровеносные сосуды и барабанные перепонки. Но он вернулся…
Кугану не лежалось в палате, не отдыхалось, не спалось, будто и не было долгого пребывания на грунте и обморочного подъема без выдержек. Боль в ноге стихла. Ломило мышцы и затылок, в остальном – хоть завтра под воду.
По палубе перекатывались волны, каюту качало. По иллюминатору стекала вода. Может, это иллюминатор его шлема и он по-прежнему на глубине? Крошечный, жалкий, свернувшийся в закутке разума? Куган насильно зажмурился и некоторое время лежал, прислушиваясь к стуку машин внизу. В мыслях толкался Левидов: как он там?
Отбившись от врача, Куган дохромал до камеры и опасливо заглянул в зеленоватое окошко: боялся увидеть себя и ненастоящую Настю с головой рыбы.
Левидов лежал с открытыми глазами. Он с трудом поднялся с койки и взял трубку.
– Достал? – спросил Куган.
– Ушла.
Куган покусал нижнюю губу.
– Надо поговорить.
Левидов кивнул. Отекшие веки. Синюшная, что татуировки на крепких руках, грудь: во время подъема полопались мелкие сосуды.
– Я много… глупостей… сделал… – спотыкаясь, сказал Куган. Собрался. – Но с Настей у меня ничего не было.
Левидов снова кивнул. Закашлялся.
– Знаю. У других было, не у тебя. А во мне накопилось… – Левидов опустил красные глаза.
Куган хлопнул ртом.
– Все-таки ты… со шлангом…
– Я. Дурак. Прости.
– Ты чуть меня не убил!
– Я ведь не тебя придушить хотел, а дерьмо все, что в жизни творилось. За сволочь весь свет считал. До сих пор тошнит.
Куган молчал.
– Я чуть не убил тебя дважды, – обреченно сказал Левидов. – Второй раз – когда бросил в лодке. Не знаю, что на меня нашло. Как увидел эту, все в голове перепуталось. Пусто и страшно сделалось… и чей-то смех…
– Но ты вернулся…
– Не думал, что застану тебя в живых.
– Ты вернулся, – повторил Куган.
– Теперь на мне другая смерть.
– Ты не виноват.
Левидов передернул плечами. Лицо его выражало тягостное смятение.
– Лодку надо уничтожить! – вдруг вырвалось у Кугана. – Все там взорвать! Нужен тол…
– Они нам не поверят, – сказал с расстановкой Левидов. – Не в такое.
– Надо попробовать убедить. Мы должны…
– Ни черта из этого не выйдет.
– Но Клест… Васька…
– Мертв Васька. Погиб. Не повезло с автогеном.
– А моя нога…
– Скоро вернется в строй.
– Да не о том! Кто ее укусил? Минога?
– Минога, как есть. Или гигантский катран. Что угодно. Только не то, что мы видели.
– Но когда поднимут лодку…
– Тогда и поглядим. Что они там найдут? Другие ящики? Живые головы на проводах?
– Да неужели они не поймут!
– А что понимать? Сказки разные?
– Эту мерзость надо добить! Что, если она где-то рядом?
– Не истери, – отрезал Левидов. – Убавь пар.
Куган открыл рот, но не нашел, что сказать. Они долго смотрели друг на друга сквозь толстое стекло, а потом глаза Левидова закрылись.
– Катись, позови доктора, – сказал он и опустил телефон.
Куган вернулся в каюту, лег на койку и сразу уснул.
* * *
Утром узнал новость: Левидову стало хуже, и его перевели на излечение в Морской госпиталь.
Сам Куган быстро встал на покалеченные ноги. Укус саргана о себе не напоминал, а вот рубец от зубов рыбоженщины неизменно чесался в своей уплотнившейся глубине.
Несколько дней спустя Куган переправился через Южную бухту и вошел в госпиталь.
