Сожженные приношения - Роберт Мараско
– Не надо больше, пап, – попросил он, но Бен как будто не услышал. Он двигался задом наперед на глубину, против которой сам только что предостерегал Дэвида. Дэвид вцепился в Бена сильнее, вонзив пальцы ему в лицо. – Я сдаюсь, – молил он, и тетя Элизабет уловила в его голосе страх. – Пап, я сдаюсь, – повторил он еще настойчивее.
– Бен, ты его пугаешь, – вмешалась тетя Элизабет, подавшись вперед на своем стуле, а когда Бен все-таки продолжил идти к середине бассейна, с беспокойством встала и спросила громче: – Ты слышал, что я сказала?
– Все под контролем, – уверил ее Бен. – Ты же не боишься, да, парень? Я держу тебя.
Под ступни Дэвида были подставлены отцовы ладони, и они снова подталкивали ноги ребенка вверх.
– Отпусти, – потребовал Дэвид, – мне не нравится эта игра.
– И почему же? – поинтересовался Бен, тоже тяжело дыша. – Почему не нравится?
Ответить Дэвид не успел: Бен резко вскинул руки вверх и сбросил сына спиной в воду.
Тетя Элизабет стояла на бортике бассейна.
– Да что с тобой такое?! – закричала она сердито. Бен смотрел на воду, ожидая, когда вынырнет Дэвид. – Бен! Ты меня слышишь?
Он не обратил на нее внимания, а когда Дэвид, хватая ртом воздух, появился на поверхности, заорал:
– Вот и он, вот и он! – и засмеялся над сыном, и отнял его руки от лица. – Хватит? Хватит с тебя, вождь? – спрашивал он, и в голосе его было что-то жуткое, что-то мстительное. Дэвид пытался выкашлять воду из горла. – Мало? – приставал к нему Бен. – Еще добавить? – И к ужасу тети Элизабет, он снова поднял сына и снова сбросил его в воду.
– Что ты делаешь?!
И еще раз.
Тетушка беспомощно стояла на бортике, поднеся руки ко рту.
– Что ты делаешь?
– Просто немного озорничаем. Верно, Дейв? Верно?
Дэвид захлебывался и так отчаянно пытался оторваться от отца, что вода вокруг него кипела. Маска слетела, и резинка зацепилась за запястье мальчика.
– Дейви знает, что это игра, – сказал Бен, однако тетя Элизабет слышала только звучащую в его голосе чудовищную угрозу и хрипы задыхающегося Дэвида.
Бен схватил сына за руку и за ногу. Тот высвободился, отчаянно пинаясь, а когда Бен поймал его снова и начал поднимать над водой, мальчик с невиданной за всю его предыдущую жизнь силой размахнулся, чтобы защититься, и ударил Бена маской по губам.
Тетя Элизабет, лишившись дара речи, уже шагнула было в бассейн, но тут Бен закричал и уронил сына. Он закрыл лицо руками и закачался от боли взад-вперед. И пока он так раскачивался, Дэвид толкал себя прочь, ковыляя к мелкому концу бассейна. Лицо у тети Элизабет побелело, и, когда Дэвид наконец добрался до нее и прижался к ее подолу, пытаясь отдышаться, она едва сумела обнять его из-за дрожи, одолевшей ее саму.
Бен низко нагнулся, не отрывая рук от лица. Кровь сочилась через пальцы, капала в воду, расплывалась и растворялась. Он медленно опустил руки и посмотрел сначала на кровь, потом на тетю Элизабет и Дэвида, у которого все тело сотрясалось от всхлипов.
Вода плескалась о стенки бассейна, и прошло довольно много времени, прежде чем Бен обрел голос и позвал, со страхом и неверием:
– Дейв?.. – И снова: – Дейв?..
На второй – еле слышный – раз его голос надломился… и что-то в его голове тоже.
Глава 7
Ему снился один повторяющийся сон (точнее, бесконечно воспроизводились одни те же образы), и возвращался он всякий раз в преддверии болезни, с самого детства. Сон этот был настолько же верным симптомом болезни, как боль, тошнота или высокая температура. Детали всегда одни и те же: сначала пульсация, что-то вроде сердцебиения, которое становилось звуком двигателя на холостом ходу… затем лимузин… за тонированным стеклом, смутная фигура шофера.
Он мог проследить, и довольно уверенно, происхождение этого кошмара. Как-то в детстве он видел черный лимузин с заведенным и работающим вхолостую мотором возле своего дома, под дождем. В какой-то квартире по соседству кто-то умер (это была первая смерть, о которой он слышал), и лимузин приехал за семьей покойного. Звук застрял у него в мозгу, и образ тоже – сплошь черный и серый. Если сейчас спросить Бена, что такое смерть, ему придется ответить, что это черный лимузин с двигателем на холостом ходу и шофер, ожидающий за тонированным стеклом.
В тех двух случаях, когда ему делали общую анестезию, именно этот образ, появлявшийся в последние мгновения, провожал его в забытье.
Сегодня он повторился, по крайней мере самое его начало: пульсация, словно первая, выбивающая из колеи волна тошноты. Она прекратилась, когда он открыл глаза, – во всяком случае, прекратился звук; пульсацию сменила острая боль между глаз, где-то внутри головы. Он тихо вылез из постели и немного побродил по комнате, а потом спустился вниз на террасу, кидая взгляды в сторону бассейна, невидимого за темным откосом лужайки.
Когда его нашла Мэриан, он сидел в гостиной, сразу за границей небольшого круга света от лампы. На Мэриан был зеленый шелковый халат поверх ночной сорочки.
– Сколько ты тут уже сидишь? – спросила она его от двери, и тон ее был мягким и сочувственным.
– Не знаю, – ответил Бен. Он возился с сигаретой – заострял ее тлевший кончик в расписанной розами фарфоровой мисочке, служившей ему пепельницей.
– Уже третий час.
– Да что ты.
Она явно нарушала его уединение, но все равно подошла поближе, шурша шелком.
– Ты вообще спал?
Он пожал плечами:
– Немного.
– Хочешь вернуться и попробовать уснуть?
– Может, попозже.
Она постояла минуту возле него: верхняя губа рассечена и опухла, так что ему трудно втягивать дым.
– Тебе обязательно курить?
– А что? – ответил он, не поднимая глаз. – Вредно для комнаты?
Мэриан улыбнулась, пропустив реплику мимо ушей, опустилась перед креслом на корточки и положила руку на мужнино голое колено, торчащее из-под махрового халата. Через дверь на террасу в гостиную влетел свежий бриз, пахнущий дождем. Мэриан сжала колено Бена и успокаивающе провела рукой по его ноге.
– Знаешь, переживания делу не помогут.
Он выдержал паузу и угрюмо спросил:
– А что поможет?
– Слушай, – начала она, и для пущей убедительности ее ладонь крепче сжала его ногу, – можно я повторюсь? Рано или поздно это должно было выйти из-под контроля. Я же видела, как вы
