Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко
– Точно так коротко? – с сомнением спросила мастер.
– Точно.
– Мне кажется, лучше оставить хотя бы до плеч, вам наверняка пойдет.
Саша едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Ежиком подстригите!» Только повторила сквозь зубы, сцепив руки под матовой темной пелериной, которой ее накрыли:
– Обрежьте, пожалуйста, как я попросила.
* * *
– Привет, мам. Не, не, все нормально, просто не слышала. Задремала. Да нормально я ночью сплю. Просто задремала в метро, вот и не услышала, что ты звонила. Да, я уже в офисе. Пообедала. Тут очень классная столовая, супчики очень вкусные. Ма-ма! Да хватает мне супа, наедаюсь я! И не собираюсь я всю зарплату тратить на столовую! Захочу – пойду еще поем. Я же тебе говорила, можно в кухне чаек попить, там всякие печеньки, фрукты… Мам… Ну мам, ну хватит, а? Не переживай за меня. Я нормально сплю, нормально ем. И мне тут очень нравится. И универ я не запускаю. Эй, а чего это ты про универ стала беспокоиться? Ты ж говорила, писульками не заработаешь, разве нет?
Саша отключалась и выдыхала – до следующего звонка. Она боялась, что следующим окажется звонок от него. Она думала о нем постоянно. Она оставила косы в парикмахерской и теперь жалела об этом, с ужасом гадая: вдруг он сумел как-то заполучить их? Вдруг он… вдруг…
Мир вокруг расплывался перед глазами, но картинки, которые рисовало воображение, проступали с особенной четкостью.
Она постоянно проверяла телефон. Все валилось из рук; путались карточки и проездные, имена, дни недели, время. И все-таки она как-то выплывала – и в универе, и на работе – пока.
Она боялась оставаться одна – и стремилась к одиночеству. В офисе Саша забирала ноутбук, наливала кофе и пряталась в уголке социопата – мягком, глухом и темном; она называла его про себя «филиалом психушки».
В общаге, даже в комнате, даже когда рядом не было никого, ей казалось, что за ней наблюдают. Что он смотрит. Что он – вот там, с той стороны окна. Саша резко вставала из-за стола, подходила к окну и распахивала створки. Внутрь врывался весенний ветер, свежий мягкий запах мартовских сумерек и влажной прошлогодней травы. Снаружи никого не было. Никого. Но она не могла находиться в комнате в одиночку и, когда так получалось, – брала вещи и уходила на кухню, где постоянно толклись люди, по крайней мере днем. Если и на кухне было пусто, она шла в курилку. Ее тошнило от запаха курева – но там, в курилке, точно всегда кто-то был. Пусть незнакомый. Пусть чужой. Пусть парень…
Нет, не пусть. Однажды она сообразила, что этим парнем может оказаться он. После этого Саша не оставалась с ребятами ни на кухне, ни в курилке и даже в коридоре, если навстречу шли парни, проскальзывала бочком.
От недосыпа кружилась голова и пошли прыщи. Очень болела шея – наверное, от постоянного напряжения оттого, что она постоянно оглядывалась и озиралась. Аня заметила как-то:
– Саш, так и до жирафа недалеко.
– Это в «Эклектике», видать, учат. Шею отращивать. Чтобы заглядывать людям через плечо, – желчно хмыкнул Андрей, который и сам подавал заявку на стажировку в этом году, но не прошел даже первый этап. И правильно: третий курс, а всё запятые расставлять не умеет.
Саша начала бояться телефона. Вздрагивала от звонков с незнакомых номеров. Это всегда оказывалась реклама: займы, продажи, аптеки. В конце концов, она установила и оплатила приложение-антиспам. Теперь, кроме мамы, ей не звонил никто: папа, Арина, Вадим и одногруппники только писали; папа изредка присылал фотки.
Саша удивлялась, что у нее до сих пор получалось сохранять лицо перед коллегами, одногруппниками и мамой. Особенно перед мамой; правда, тут было легче, и на самом деле лицо можно было вовсе не держать – только стараться, чтобы голос звучал уверенно и бодро.
– Да, мам. Все здорово! Мне надо закончить статью для «Лиц и блиц» сегодня до ночи… Нет, все хорошо. Просто устала. Нет, я пока не буду тратить. Мам! Ну мам, ну что ты опять подначиваешь… Слушай, совсем забыла рассказать: тут есть еще такая штука – шкаф со всякими хозяйственными мелочами и канцелярией, типа тетрадок, карандашей. Даже крем для рук есть! Прикинь? Да, я тоже до сих пор в шоке… Ладно, мам, пойду статью доделывать. Пока-пока.
Она отключалась и расслабляла окаменевшее лицо. Она клала телефон в карман, но тут же доставала снова: проверить сообщения. Убедиться в их отсутствии.
* * *
Он толкал ее в спину, и она падала, как неваляшка, лежала в неудобной позе и откуда-то всегда знала, что затекли руки. Он садился рядом. Гладил ее по волосам. Она чувствовала, как по телу бегут мурашки. Как внутри ноет, тянет и горит.
Буквы сияли, ослепляя, но она не могла заставить себя закрыть глаза.
Ей было холодно. Его руки, его ладони были еще холодней, чем воздух. Он пробегал пальцами по ее бедру. Сжимал голень. Едва касаясь, проводил по пятке – всегда по левой. Нажимал пальцем на свод стопы, и Саша вздрагивала, подбирая под себя ноги. Он смеялся тем же смехом, что и в первых голосовых.
– Са-ша.
Мутное, ледяное ожидание. Она была как кукла. Знала, что это сон, но от этого было еще страшней, чем наяву. Думала, что, возможно, он научился пробираться не только в ее почту и мысли, но и в ее сны. Единственное, что она могла, – проснуться. Иногда она не пыталась – выдохшаяся, бессловесная, беспомощная. Отдавалась на его милость.
* * *
Страх стал фоном. Пропитал все насквозь. Она не могла спать, не могла есть. Она могла только механически делать то, что ей велели. Она не понимала, как все еще удерживается в реальности, в «Эклектике», в универе.
Ей казалось, над ней завис топор.
Выматывающее ощущение без конца. Паутина. Куколка. Са-ша.
Са-ша.
Са-ша.
Пожалуйста, пусть это кончится. Пожалуйста. Пожалуйста.
* * *
В комнате нет окон. Буквы погасли. Вокруг очень тихо, и в тумане она не сразу понимает, что свободна.
Она стоит в центре, окутанная волосами – густыми, распущенными, почти до талии. Он стоит за ее спиной и гладит. Перебирает пряди. Бережно распутывает узлы. Впервые за много-много дней Саша чувствует покой. Умиротворение. Смирение.
И кое-что еще.
Возбуждение.
Ей хочется,
