Кино под небом - Джо Р. Лансдейл
Я глубоко вдохнул прохладный ночной воздух и почувствовал себя здоровым, сильным и странно живым.
Писать больше незачем, и я не буду, – подумал я. Распахнув рюкзак, достал дневник, состоящий из тетрадей и отдельных страниц, и подбросил их высоко к небу.
Трепещущие страницы таяли в воздухе, как сахарная вата на языке. А потом растаял нос самолета. Я рассмеялся и увидел, как растаяли Грейс и Реба. Стив посмотрел на меня, улыбнулся и растаял, и также растаял…
Эпилог
Конец – не конец, тайна – не тайна, а извилины псевдоразума темны и ну… извилисты.
Выход из затемнения, дорогие
Мы вернулись.
– Что, блин, это было? – спросила Грейс.
– Я подумал, что старик умер, – ответил я, – и забрал нас с собой.
– Должно быть, у него было короткое помутнение, – сказала Реба. – Легкий инсульт.
– Неважно, – произнесла Грейс. – Дерево!
Самолет, у которого не было никакой системы управления, кроме заводного пропеллера, несся прямо на огромный дуб. Я вскинул руки к лицу, и когда самолет врезался в ствол, вылетел из кресла.
Очнулся я, лежа на свежескошенном газоне.
Медленно сел. Кажется, ничего не сломал. Я снял со спины рюкзак, отбросил его в сторону, поднялся на ноги и, пошатываясь, направился к обломкам. Увидел Грейс, выползающую из кабины. На лбу у нее виднелась тонкая полоска крови.
– Черт! Черт! Черт! – кричала с другой стороны самолета Реба.
Когда я подошел, она стояла на коленях, склонившись над Стивом.
– Он мертв, – произнесла она. – Его шея.
Шея Стива была свернута, как у цыпленка. Залитую лунным светом траву вокруг его головы усеивали выбитые зубы.
Грейс медленно обошла самолет, кровь из лба уже текла по ее красивому лицу сплошным потоком. Она посмотрела на Стива, затем направилась к нему.
– Черт возьми, – пробормотала она. – Черт возьми.
Она села, положила его голову себе на колени. Та болталась у него, как голова у наручной куклы. Кровь текла изо рта Грейс на ее голые ноги. Обнаженные груди вздымались в лунном свете.
Я посмотрел в сторону дома. Лужайка была усыпана страницами из моего дневника.
– Веселье продолжается, – произнес я.
– Ага, – сказала Реба, протягивая руку и касаясь плеча Грейс. – Смотри.
Она не была взволнована, просто констатировала факт. Пространство вокруг нас уменьшалось. Двор сжимался, дома исчезали. Словно нас окружил невидимый огонь, сжигая все на своем пути. Там, где раньше было что-то видно – газон, деревья, дома, – теперь была лишь тьма.
Луна и звезды погасли.
Мы – я, Реба, Грейс, тело Стива, наш самолет – находились в центре длинной, узкой долины. Стены, возвышавшиеся по обе стороны от нее, были темными и неровными, пульсировали и искрились. По ним, словно жилы, тянулись провода. Искрение давало неравномерный, похожий на стробоскоп свет, поэтому трудно было понять, насколько далеко простирается долина, а точнее, траншея.
– И что теперь? – спросила Реба.
– Его мозг, – сказал я. – Мозг старика. Сделанный из плоти, проводов и микросхем размером меньше вируса – из всего этого и того, чего мы не знаем. Это его мозг, и мы, друзья мои, находимся внутри него.
– В твоих словах еще меньше смысла, чем в заявлении, что мы – часть мечты андроида, – сказала Реба.
– Он больше не может создавать внешний мир, – сказал я. – Не может проецировать свои мысли так, как прежде. Он умирает. Все возвращается к истокам. Мы находимся внутри его головы. Мы – импульсы в лабиринтах его сознания. Возможно, он в коме. Мы никогда не были частью какой-то мечты. Мы были придуманы. И мы реальны. То, что случилось со Стивом, реально. То, что я чувствую по этому поводу – реально. Он вдохнул в нас жизнь. Он – Бог, а мы – его творения.
– Ты не можешь знать наверняка, – сказала Реба.
– Да, но эта теория так же хороша, как и любая другая. И это моя версия, и я ее придерживаюсь.
Грейс медленно поднялась, осторожно опустила голову Стива на то, что служило тут землей – на пульсирующую плоть, и спросила:
– Интересно, есть ли здесь куда идти?
– Я научился у тебя одному, Грейс, – сказал я. – Никогда не сдаваться.
– Черт, и это правда, – произнесла она, снимая свои потрепанные меховые шорты и вытирая ими кровь с лица. Отбросив их в сторону, она встала во всей своей нагой красе.
– Посмотрите туда, – сказала она.
Это был туман призрачного автокинотеатра. Он струился по мозговому коридору, белый, как стариковские волосы.
– Как сказал бы Стив, ну разве это не дерьмо? – Грейс повернулась к нам и протянула руку. – Давайте, пока он не развеялся.
– Старик может находиться в коме несколько минут или несколько лет, – произнесла Реба.
– А может, все гораздо сложнее, чем мы думаем, – сказала Грейс, – сняв один слой луковицы, мы обнаружим другой. Думаю, что есть еще много слоев, еще больше истин, которые нам предстоит открыть. Дело в том, что мы даже не знаем, насколько истинна недавно открытая нами правда.
– На самом деле в этом нет ничего нового, – сказал я. – Жизнь именно такая, какой мы ее считали. Такая, какой она непременно должна быть. Неведомой. Хаотичной. Полной сюрпризов.
– Ты офигенный философ, Джек, – сказала Реба.
– Как долго мне держать руку вытянутой? – спросила Грейс.
Я улыбнулся, положил свою руку поверх ее. Реба положила свою на мою. И мы воскликнули:
– Ура!
Медленно собравшись c силами, мы встали плечом к плечу, и двинулись по длинному, темному, искрящемуся коридору сквозь туман со всеми его призраками. Пошли вперед, куда-то или в никуда.
Навстречу тайне, которую нам предстояло открыть.
КОНЕЦ
Примечания
1
Англ. Blue Eyes Crying in the Rain – песня в стиле кантри, написанная Фредом Роузом и впервые записанная в 1947 году. Особую известность приобрела в исполнении Вилли Нельсона, записавшего ее для концептуального альбома «Рыжий незнакомец» (англ. Red Headed Stranger) о проповеднике, пустившемся в бега после убийства своей жены и ее любовника. (Здесь
