Студент богословия - Майкл Циско
Он уходит, ужинает в одиночестве и спит в гроте парка.
Утреннее солнце смывает краски со стен грота, наполняя его бледным, призрачным светом. Сбросив одежду, студент богословия купается в журчащем ручье, вьющемся по гладкому каменному руслу. Он встает из воды — кожа мерцает белизной в тихих утренних лучах — и идет в уголок грота, где камни сменяются песком и достаточно света.
Студент богословия аккуратно рисует на песке древесных духов и опускается на колени. Зажигает маленькие кусочки ладана под своим пальто, свисающим с камня неподалеку, и окуривает его дымом. Жжет бумажную молитву рядом с каждым из трех изображений. Смазывает ладони и лоб каплей масла. Сидит неподвижно.
Преклонив колени, он складывает руки перед собой и начинает читать молитву, выученную в Семинарии — ту, что заполнит промежутки между божественными словами. Мерцающий утренний воздух холодит мокрую кожу, дрожь призрачными волнами струится по телу, волосы встают дыбом. Он начинает раскачиваться — взад и вперед, — едва заметно, словно травинка на слабом ветру, и продолжает молиться.
Вокруг — тишина. Его голос — шепот — касается каменных стен и иногда взлетает под своды грота, еле слышный за лепетом ручья. Молитва звенит как цепь, слоги тянутся друг за другом, мелодия поднимается и падает, складываясь в калейдоскопический узор. Он трет ладони, очень медленно, сопровождая слова ритмичным шелестом кожи. Кружась в дыме молитв и ладана, они поднимаются к каменному своду, мгновение медлят и уносятся прочь — в небо. Звуки сливаются, в них зреет нечто невыразимое, заставляя солнечные лучи, играющие на воде и камнях, петь. Стиснув руки, он касается кончиками пальцев лба, рта, сердца — рисует в воздухе круг, снова и снова. Каждое движение сопровождается слогом — звуки срываются с губ, он раскачивается — взад и вперед — как заведенный.
Молитва обрывается, но свет, вода и ритм остаются с ним, когда он поднимается на ноги, когда одевается и заметает следы. Остаются с ним, когда он выходит из грота.
♦ ♦ ♦На вершине Калавера-стрит маленькая арка в стене Орфеума выходит на крохотный дворик. Наверху, под самым куполом, едва виднеется окно Магеллана. Под защитой стен в круглых кадках растут молодые деревья. Самое крупное — дуб — стоит в центре. Их соединяет ручей, вытекающий из отверстия, вырубленного во внутренней стене — очень низко. Дворик вымощен черными камнями, но от кадки с дубом расходятся три золотых кольца, изображая компас. Внутри — никого.
Студент богословия осторожно шагает вперед, подходит к стене. Замечает движение в воде и замирает — каналы глубокие, камни гладкие и чистые, по дну медленно скользит колонна детей. Опустив лица, они движутся, чуть шевеля золотистыми руками и ногами так, что поверхность остается спокойной. Изумившись, студент богословия отступает и снова смотрит на них. Они еще текут непрерывным потоком, поодиночке или парами, не поднимаясь, чтобы глотнуть воздуха. Он провожает их взглядом и видит, как ребенок нарушает строй и исчезает среди погруженных в воду корней молодого деревца.
Это личинки оро, наслаждающиеся относительной свободой, пока не окуклятся в древесном стволе. Со временем они повзрослеют, изменив форму в зависимости от дерева. К примеру, у дубовых оро — фарфоровые рты.
Он осторожно достает из кармана музыкальную шкатулку и смотрит вверх — на крону дуба. Листья шуршат. Возможно, это ветер, но скорее всего — мелькание черных конечностей, проблеск белизны.
— Если собрался шпионить, — говорит он тихо, но четко, — помоги. Будет на что посмотреть.
Не ожидая ответа, он садится и открывает шкатулку, пытаясь вспомнить, как играл с Филемоном прошлой ночью. Ветви дуба качаются в кружеве света, запах листвы струится к нему по ветру, касается лица, убаюкивает. Студент богословия чувствует, что личинки оро у него за спиной движутся иначе. Каждый раскрывает губы — с них срываются пузырьки. Легкие вздохи поднимаются на поверхность, наполняют дворик свежим древесным ароматом — он остается в ноздрях, овевает голову.
Спокойный и собранный, студент богословия касается шкатулки: трогает сначала бока, затем — углы. Медленно проводит пальцами над отверстиями в крышке, огибает края, играет так же, как с Филемоном, посылая гулкий деревянный звук сквозь камни и стекла — в кабинет Магеллана. Мелодия разрастается — ширится, не становясь громкой, сплетается с песней света и воды. Деревья шевелят пальцами.
Закончив, он оборачивается. В узком канале его ждет черная лодка. Недвижная, словно камень, она не кренится и не качается, когда он всходит на борт и опускается на скамью. Маленькая, вырезанная из эбенового дерева, полированная, она скользит к темному отверстию в стене, едва он садится. Приближаясь к нему, студент богословия чувствует на лице дыхание тумана и оказывается под каменными сводами. Чудовищная тяжесть Орфеума давит на арку — в футе над его головой. Поворот, и свет меркнет.
Движение во мраке — быстрое и равномерное, затхлый воздух липнет к лицу, словно паутина. Темно и тихо, как в мертвом сне.
Внезапно в тусклом фосфорическом сиянии перед кормой лодки проступает грязный берег — узкий пляж с ивами и кипарисами, жесткой осокой, залитый жутким желтым светом. Лодка с шелестом скользит по голубому песку, и студент богословия сходит на берег. Идет по пляжу, не оставляя следов, осторожно минует рощу и оказывается на пустоши.
Он смотрит вверх — потолка не видно, стен тоже, странный свет не имеет источника. Студент богословия опускается на колени, достает спичечный коробок с зеркальцем на дне. Держит его на левой ладони, раскачивает над ним отвес. Его правая рука неподвижна. Он слушает сверчков и плач горлиц среди мертвых деревьев, ветви которых тянутся в сумрак, словно паучьи лапы. Отвес — бледное пятно — скользит над ладонью.
Это требует времени, но, наконец, он останавливается, указывая вперед — на брешь среди деревьев.
Студент богословия идет, и листья вокруг меняют цвет. Поднимается на низкий пригорок — трава под ногами из желтой становится голубой, впереди — валун, омытый красноватым зернистым сиянием. Студент богословия
