Студент богословия - Майкл Циско
Студент богословия смотрит на него и берет стакан — так?
Филемон кивает и поднимает брови.
Студент богословия пьет до дна.
Филемон улыбается и возвращается к музыке — ночной, тихой и нежной.
Студент богословия откидывается назад и слушает мелодию, накатывающую на него волнами. Через несколько минут он достает шкатулку. Смотрит на клоуна, но тот сосредоточен на клавишах. Студент богословия открывает шкатулку. Наружу льются звенящие, призрачные ноты, сплетаясь с мелодией Филемона. Пальцы студента богословия скользят по деревянной поверхности, он замечает, что с каждым движением тон меняется.
Он касается дна, но оно слишком толстое, и шкатулка не отвечает. Ее края и углы, опаленные, потемневшие, не только меняют высоту звука, но и издают еще одну ноту, легкую, словно вздох, образующую тихий аккорд.
Он играет со шкатулкой. Мелодия либо случайно вторит музыке Филемона, либо клоун читает мысли. Движения студента богословия становятся осторожней, ноты сплетаются, и он начинает расшифровывать их узор. Они играют дуэтом.
Когда он отводит взгляд от шкатулки, светает. Мелодии вьются, ниспадая на землю лентами вихря, пока, наконец, не сливаются в едином аккорде. Оба замирают — слушают, как звук отражается от стен зданий, струится по улицам и исчезает вдали. Филемон выключает орган, улыбаясь клавишам. Студент богословия возвращает шкатулку в карман пальто и вновь откидывается на стуле, наблюдая за клоуном. Филемон встает и, не глядя на него, исчезает в глубинах кафе.
Студент богословия вытаскивает блокнот и делает краткие, отрывистые заметки: «Убить идею, написав о ней. Счастливейший человек, лента, вода, капли / рассеянный свет, аккорд, струящийся по телу с потоком — закрыть глаза / расфокусировать / распахнуть вновь / ум и афазия тела — мгновенное расхождение — проблеск С.-В.».
Он бросает взгляд на водосточную трубу на другой стороне улицы. Из нее течет. Он опускает ручку, и ручеек стихает. Начинает писать — вода бежит вновь.
Через два стола красноглазые разъяренные игроки швыряют карты друг другу в лицо.
Студент богословия немного отдыхает и возвращается к Вудвинду.
Урок
ень тянется мучительно медленно. Студент богословия склоняется над столом, заполняя страницы столбцами слов. Хаусхолдера нет, Бландингс дремлет над тетрадью, Оллимер работает, старательно, как всегда. Прячется в тени, избегая взгляда студента богословия.
Ждет конца дня, чтобы поговорить, думает студент богословия, дыша пылью. Машины снуют под крохотным окном, рама дребезжит. Порой они проносятся так близко, что он морщится. Нервничает, ни на секунду не забывая о шкатулке в кармане.
Вдруг какая-нибудь из них остановит меня и найдет шкатулку? Хватит и того, что я ношу в кармане Священное Писание — неопровержимую улику.
В кабинете жарко, по спине течет пот, но он не снимает пальто. Сидит в колонне собственного горячего воздуха, пахнущего шерстью, тканью и — едва заметно — старыми бумагами… Внезапная судорога пронзает руку, слово расплывается: миг — и он в стенах Семинарии, вновь брошен в воду.
Бландингс нависает над ним, ухмыляясь. Студент богословия хватает его за подбородок и отпихивает от себя. Бландингс смеется и вновь погружается в дрему.
Студент богословия не может сосредоточиться и просто убивает время, думая обо всем сразу. Если Оллимер — его связной, зачем ждать? Клоуна послали, чтобы научить его пользоваться шкатулкой, подготовить к встрече с Магелланом.
Студент богословия медленно спускается по лестнице — выпить воды из холодильника. Она затхлая и теплая, в чашке плавают кусочки воска — сил едва хватает на то, чтобы поднести ее ко рту и сделать глоток.
Мисс Вудвинд проходит мимо с папкой в руках — толстой и аккуратной, не такой, как у остальных словопытов: ни выглядывающих наружу страниц, ни падающих на пол бумаг. Она — лучшая из них, нашла больше слов, чем все они, вместе взятые. Каждая страница в ее папке заполнена — мелко и без ошибок. Она одаривает его тенью улыбки, слегка склоняя голову, аромат духов тянется за ней как шлейф. Он вспоминает Вудвинда, спящего на облаках, думает о ее волосах, струящихся по его лицу, словно дождь, — во сне.
Студент богословия возвращается в кабинет и сидит над открытой тетрадью до конца дня.
Он быстро уходит из офиса, не желая говорить с Оллимером. Затерявшись в муравейнике Сан-Венефицио, бесцельно блуждает по улицам. Не стоит сегодня идти к Магеллану, решает он, время не пришло.
День сумрачен и тревожен, как и он сам. Завтра суббота, выходной. Он сможет собраться с духом перед вторым посещением Орфеума. Кружась, улицы приводят его на окраину, на сей раз к городской стене. Ликторы наблюдают за ним — глаза мерцают за черными шестиугольными стеклами хромовых полумасок.
Студент богословия смотрит, как ночь опускается на пустыню. Огромные вараны, едва различимые в сумраке, тенями снуют у стен и замирают, готовые к ночному дозору.
У него за спиной Сан-Венефицио зажигает огни. Он смотрит, как медленно, словно звезды, разгораются глаза ящериц, возвращая этот свет сотней крохотных искр. Недвижные, как статуи, они смотрят на город и на студента богословия, и он отвечает им восхищенным взглядом.
Охваченный странным чувством, он подходит к тусклой лампе над парапетом и достает из кармана книгу. Он читает варанам отрывки из первой главы — о первом мире. Сером, сумрачном, полном воды и деревьев. Их тени пьют дождь, тяжелеют и падают в грязь. Смешавшись с ней, они обретают форму и блуждают вокруг. Когда они оказываются на берегу, из вод выходит посредник. Он превращает их в людей и глубинами ведет в этот мир.
Студент богословия останавливается — глаза варанов мерцают, как драгоценные камни. Он смущенно прячет книгу. Под их древними взглядами он чувствует себя дураком.
Из дневника студента богословия в школьные годы: «Во время ночной прогулки
