Сторож брата моего - Тим Пауэрс
— Я был… в Ирландии и подвергался преследованию! — сказал Патрик. — Я думал, что покончил с этим, но он… переправился через Ирландское море на мне, во мне, в моей крови!
Эмили выпрямилась. Не исключено, что отец имел в виду какую-то болезнь, но вряд ли болезнь заставила бы его идти в языческое капище.
— Он? — произнесла Энн.
Патрик поднял голову и продолжил более спокойным тоном:
— Наша вера признает существование демонов.
— И? — недоуменно отозвалась Энн. — Минерва?
Патрик набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул.
— В общем, я, сам того не желая, привез с собою старого языческого демона, и он… он хочет мстить. Каждому сыну Бранти. Так что вместо того, чтобы просить опоры у нашего Господа, я отправился за оружием к языческой богине. Я был молод, одинок, в чужой стране. — Он махнул рукой перед собою. — Эмили?
Эмили пошевелилась на кушетке.
— Да, папа?
— Ты помнишь, кто изготовил для Минервы неуязвимые доспехи?
Шарлотта хлопнула ладонью по столу.
— О каком старом языческом демоне вы говорите? Мстить? За что? И… что все это значит?
— Конечно. Прошу прощения. — Патрик отодвинул от стола стул и сел. — В 1710 году, — сказал он, — мой прапрадед Хью Бранти плыл на судне, перевозившем скот из Ливерпуля в Уорренпойнт, это в графстве Даун.
Было видно, что он, начав этот рассказ, наконец-то избавляется от бремени, которое много лет носил в себе, тайно от детей, и сейчас, вскидывая усыпанную старческими пятнами дрожащую руку, он сдерживал неизбежное нетерпение.
— Где-то посередине Ирландского моря, — продолжал он, — на судне нашли спрятавшегося ребенка — смуглого малолетнего мальчика, одетого в лохмотья, и кто-то из пассажиров предположил, что он может быть валлийцем. Моряки же решили, что это дьявол, и хотели бросить его за борт, но тут вмешался мой прапрадед — в своей необдуманной жалости, и, не имея другого выхода, он усыновил мальчишку.
Из-за общей беспечности и проволочек мальчика назвали просто — Валлиец.
Эмили поежилась, вспомнив, как раненый Алкуин спросил ее утром: «Он знает валлийца?»
— Когда Валлиец подрос, он подчинил старого Хью своему влиянию, — продолжал Патрик, — и после смерти Хью стал законным владельцем фермы Бранти. Сводных братьев это возмутило, они попытались убить его — безуспешно, — их осудили и отправили в колонии. Потом Валлиец женился на дочери Хью и, поскольку природа не позволила ему заиметь родных детей, он усыновил одного из своих осиротевших сводных племянников. Этим племянником был мой отец, тоже получивший имя Хью Бранти.
Невдалеке, чуть ли не под самым окном, вдруг не свойственным ему голосом взвыл Страж, и все вздрогнули. Эмили вскочила и кинулась к окну; громадный мастиф стоял на дорожке между домом и ее садиком, повернувшись к кладбищу. Пока хозяйка смотрела на него, Страж дважды повернулся по часовой стрелке и сел, но даже из окна было видно, что шерсть у него вдоль хребта стоит дыбом.
Эмили еще несколько секунд стояла у окна, но на улице не было ничего подозрительного, и Страж не волновался.
Она вернулась к кушетке, села и сказала, пожав плечами:
— Похоже, духи шалят.
— У моего отца был пес по имени Страж, — сказал Патрик. — Как вы понимаете, этого пса я назвал так же. Валлиец его убил. Валлиец начал… подчинять себе моего отца, как прежде…
— Одержимость? — неохотно уточнила Шарлотта.
— Именно так. Но к тому времени тело Валлийца постарело и начало сдавать, а отцу было всего шестнадцать — но он смог сопротивляться. Вдвоем со Стражем они смогли убить тело Валлийца, но в драке Страж геройски погиб. Юный Хью Бранти бежал и через пять лет женился на моей матери.
Несколько секунд все молчали. Потом Энн спросила:
— Он тоже каждое утро стрелял из ружья на кладбище?
Патрик повернул голову на звук ее голоса.
— Мы жили в однокомнатной лачуге с соломенной крышей, и возможностей обзавестись ружьем у него было не больше, чем… золотыми часами. Его главным богатством была сушильная печь для зерна; в Баллинаске жители сами растят зерно, и очень много народу несло свой урожай сушить в нашу лачугу, так что печь ревела день и ночь. Уверен, что он советовался с местной ведьмой, а может быть, и со священником и добавлял в огонь травы и благовония, которые должны были отгонять дьявола.
Он умолк и уставился в никуда.
— Но вы все же покинули Ирландию, — подсказала Эмили.
Отец кивнул.
— Я был учителем в деревенской школе, рядом с которой находилось наше жилье. Мои ученики были бедны — они платили всего пенни в неделю и приносили торф для отопления класса. Мне нравилось это занятие, и я внушал ученикам добро… но однажды утром на задней парте появилось новое лицо. Невысокий смуглый мальчик, одетый в лохмотья. Когда наши взгляды встретились, он улыбнулся и поспешно вышел из класса. Я вышел за ним, и оказалось…
— Что это была оптическая иллюзия, — закончила Эмили, зябко передернув плечами. И добавила про себя: «Он рассыпался на осколки и разлетелся стаей ворон».
Отец посмотрел на нее.
— Да, полагаю, так оно и было. — Он отодвинул стул, встал и продолжил более сильным голосом: — Я видел его еще несколько раз — он стоял в сумерках неподалеку от нашего дома, но сушильная печь надежно производила защитный дым. А порой поблизости оказывалась большая неуклюжая собака…
— Итак, вы переправились через море, — сказала Шарлотта, несомненно почти готовая поверить, что ее отец страдал галлюцинациями, — сюда, в Англию, — но он приехал вместе с вами.
— Да. Он вернулся сюда. Я, совершенно не желая того, привез его обратно. Вы же помните, что демоническое дитя обнаружили на судне, шедшем из Ливерпуля, да? И, помилуй меня Бог, я действительно вернул его: я увидел его на причале, когда сходил на берег, и он встретился со мною взглядом и улыбнулся. — Патрик всплеснул руками. — А мне было известно, что поблизости находилось древнее святилище Минервы. Мне было страшно. Вроде бы глупо надеяться, что защиту можно найти у какого-нибудь англиканского священника, а уж у языческого божества… — Он уронил воздетые руки. — Итак, Эмили, ты помнишь, кто изготовил для Минервы несокрушимые доспехи?
— Вергилий в «Энеиде» писал, что циклопы. Так-так… Стероп, Пиракмон и… — Она осеклась.
— И Бронтес, — закончила Шарлотта. — Третьего циклопа звали Бронтес! Часто говорят просто Бронт, но ведь греческие имена заканчивались на «с». Вы рассчитывали получить защиту, приняв имя или… присвоив нам имя! — языческого чудовища?
— Увы, я молился всем троим, но ты права: я изменил наше имя в честь этого циклопа. Я отрезал окончание «с», когда записывался в колледж,
