Герцогиня на службе у Короны (СИ) - Ширай Вера

Заставил себя подумать о текущих проблемах, а не о будущей семье.

Сейчас нужно было не мечтать, а решать.

Истат выдохнул тяжело, глубоко, и капли пота выступили на его высоком лбу.

— Я едва смог вытянуть тьму, — произнёс он, голосом уставшего человека.

— Когда закончу — ничего не останется. Ни знака, ни руны, ни её влияния.

Он помолчал и добавил, тише, почти с сожалением:

— Наверное, дело в вашем будущем ребёнке. Тьма… цеплялась за него.

Феликс напрягся, но голос его оставался ровным, спокойным — ради неё, ради женщины, которая сейчас лежала у него на руках.

— Всё точно в порядке? — спросил он, стараясь удержать ярость, страх и надежду внутри, не дать им прорваться наружу.

Истат покачал головой, не в отрицание, а чтобы собрать мысли.

— Никто не ставит руны тьмы беременным женщинам, — тихо сказал он. — Даже в Диких землях. Это… безумие.

— Ты можешь точно сказать, всё ли с ней хорошо? Нужно ли нам… принять какие-то меры? — голос Феликса был спокойным, но слишком неестественным, неживым.

— Да, — кивнул Истат. — Но мне нужно время. А ей — покой.

Старец внимательно рассматривал её спину, словно пытаясь уловить следы ушедшей тьмы, и Феликс лишь тогда заметил, что неосознанно укутал жену одеялом, накрыв её плечи и закрыв её от любого любопытного взгляда. Даже от взгляда мага, которому доверял.

— Значит… пусть она спит, — тихо произнёс он. — Пока мы не узнаем наверняка.

Он провёл рукой по её волосам, коснулся шеи, будто проверяя её пульс, слушал её дыхание.

— Как долго мы сможем удерживать её в таком состоянии?

— Месяц, — ответил Истат, взвешивая каждое слово. — Может больше, может меньше.

Он замолчал на мгновение, осматривая девушку с профессиональной осторожностью.

— Но вреда не будет. Я приготовлю ей сбор. Мы дадим ей его снова, как только Оливия начнёт приходить в себя. Главное — всегда поить её зельем в нужный момент, продливая сон.

Глава 57

ЗАБОТА

Феликс. Герцог Терранс.

Феликс сидел в своём кабинете. В его длинных пальцах медленно перекатывался свежий конверт — новое письмо от так называемого доброжелателя.

Проблема с этими странными посланиями, как он считал, была решена уже давно. Феликс знал, кто их отправлял: лорд Дербиш и его сообщники. Они стремились подорвать доверие его жены к нему, заставить её сомневаться, бояться, ошибаться.

И теперь, когда весь список предателей лежал у него на столе, а основные заговорщики сидели в темнице или поспешно бежали из королевства, не успев даже собрать свои вещи, герцог был уверен — письма наконец перестанут приходить.

Но стоило ему расправиться с заговором, как на стол снова лег конверт. Почерк тот же, уже знакомый нажим пера, тщательно подобранные слова. Феликс провёл пальцем по краю бумаги и почувствовал, как внутри поднимается холодное, тяжёлое раздражение.

Он никак не ожидал увидеть ещё одно письмо.

Феликс отчаянно пытался понять мотив того, кто писал эти письма. С самого начала все они были сосредоточены на нём — на его характере, привычках, поступках.

Автор будто умел выбирать слова так, чтобы зацепить больнее.

В каждом письме, словно красной нитью, повторялась одна и та же мысль:

он — грубый, тяжёлый человек, который не ценит свою жену и равнодушен к её страданиям.

Эта навязчивая идея просачивалась между строк, как яд, рассчитанный на то, чтобы рано или поздно убедить в правдивости написаного его жену.

Предупреждения о том, что он может влюбиться, увлечься другой женщиной и оставить собственную жену, Феликс отмёл сразу — как бредовые фантазии, не имеющие ничего общего с реальностью.

Герцог не верил, что его жена действительно нуждается в защите от его матери, но если Оливия сама об этом попросит — он был готов рассмотреть любые варианты. Он даже подумал, что должность дамы при дворе для его матери подошла бы как нельзя лучше: там его люди о ней позаботятся, присмотрят, защитят… по крайней мере до тех пор, пока он и Оливия не смогут обустроить собственную жизнь в замке.

К упрёкам о том, что он не способен защитить Оливию и позаботиться об её интересах, Феликс прислушался. Эти слова зацепили его — не потому, что он поверил письмам, а потому что они слишком точно задевали его собственные страхи перед опасностью.

Он решил: взять все тяжёлые решения на себя, оградить жену от тревог и суеты. Оливия проспит всё сложное время — не будет ни нервничать, ни переживать, ни страдать. Не почувствует боли, не прольёт ни одной слезы.

И если вдруг он узнает, что ей грозит хоть малейшая опасность, то возьмёт на себя все последствия. Феликс был сам готов пойти на грех, заплатить за принятые им решения.

По его плану Оливии вообще суждено было ничего не знать — пережить бурю в покое и только потом, когда жизнь наладится, услышать правду уже из его уст.

Поэтому и эту часть писем он посчитал бредом.

Он был уверен в себе и в своих решениях. А ещё — он слишком часто действовал, думая именно о счастье своей жены. Ведь он точно знал, как будет лучше для неё.

'Сначала ты почувствуешь, как одна маленькая мысль — крошечная, почти невинная — покажется привлекательной. Ты решишь, что имеешь право так поступить, ведь вокруг тебя все такие хитрые, корыстные, злые люди. Ты искренне поверишь, что они заслуживают зла.

Они творят мерзости, потому что они — дурные люди, увязшие в своих грехах.

А ты совершаешь зло потому, что у тебя есть причина. Тебе причинили боль. У тебя есть рана, которая даёт тебе право.

Ты даже не заметишь, в какой момент потеряешь свою душу.

А когда поймёшь — будет слишком поздно.'

Если первая часть письма заставила его волноваться о жене, то вторая буквально вывела его из себя.

'Если ты уже сделала это — а я думаю, что ты поддалась, — знай: я могу помочь.

За землями графа Дюка, далеко в горах на севере, есть монастырь.

Туда не ведёт ни одна дорога, способная выдержать лошадь — лишь узкая тропа, по которой идут только пешком.

Этот монастырь стоит прямо на границе, но не подчиняется никому.

Ни северным правителям, ни нашему Королю, ни даже твоему мужу со всем его войском — никто не способен на них повлиять, никто не сможет открыть их двери силой.

Там служат люди, которые знают, как снять тьму.

Они принимают тех, кто оступился, и даруют им новый путь. Там можно найти покой.

Я отвезу тебя туда. И ты скроешься от этих бед навсегда'.

Вот тебе и «доброжелатель».

Он не просто намекал — он подробно расписал, что за стену в этот Монастырь может войти лишь тот, кто получил приглашение от Хранителя, и что его жена уже получила такое приглашение.

Феликс не просто разозлился — он впервые по-настоящему потерял контроль над собой.

Слова потерялись в звенящей тишине, стены вокруг словно вздрогнули от резкого ветра, и в голове вспыхнуло одно-единственное чувство: ярость. Он чувствовал как жар накрывает его лоб, как ярость и гнев на человека, писавшего эти письма, вытесняет в нем самоконтроль.

Герцог прокручивал в мыслях каждый разговор с Оливией. Каждую фразу, сказанную женой.

Каждый взгляд.

А ведь он был с ней суров, местами жесток… О многих своих словах и действиях он успел пожалеть.

Феликс судорожно пытался вспомнить — говорила ли она когда-нибудь о любви? Был ли хоть один намёк? Хоть полслова?

Нет.

Только её условия. Только уверенность, что она не потерпит любовниц.

Он хотел увидеть за этим ревность — отчаянно хотел — но видел лишь гордость.

Самоуверенную девушку, которая не позволит унизить своё достоинство. Он не видел жену, которая боится потерять мужчину, которого любит.