Совок порочного периода - Алексей Небоходов
Позади, почти прячась за их спинами, стояла Алёна, хрупкая и почти невесомая в светлом платье. Её тёмные волосы слегка закрывали лицо, но даже так чувствовались растерянность и испуг. Алёна осторожно встретилась со мной взглядом, полным тревожной грусти.
Они молчали, боясь нарушить покой палаты и словно ожидая приглашения, которое я не спешил давать. Внутри нарастала напряжённость, потому что визит явно не был случайным, и разговор предстоял тяжёлый. Но сейчас на это просто не хватало сил.
Молчание затянулось, пока Лера первой не нарушила его. Она шагнула к кровати, осторожно, словно боясь разрушить хрупкое равновесие комнаты. Её пальцы судорожно сжимали платок, глаза были полны слёз, блестевших в приглушённом свете лампы.
– Леонид, я знаю, у меня нет права просить твоего прощения, – тихо и надломленно заговорила Лера, в голосе её звучали страх и искреннее раскаяние. – Я столько раз представляла, как скажу эти слова, и каждый раз понимала, что ничего уже не изменить. Но я не могу больше носить это в себе. Ты должен знать правду.
Плечи девушки затряслись от сдерживаемых рыданий, и она поспешно прижала платок к губам, пытаясь удержать контроль.
– В тот вечер, на даче… Я не хотела причинять тебе боль, поверь. Я была в отчаянии, в тупике, мне казалось, другого выхода нет. Ты был самым близким человеком, единственным, кому я могла довериться, и я даже не поняла, что предаю именно тебя. Мне казалось, это единственный шанс выбраться из проклятой жизни, из замкнутого круга, в котором каждый день похож на предыдущий, без надежды на перемены.
Лера глубоко вздохнула, удерживая эмоции, которые грозили захлестнуть её. Слёзы текли по щекам, платок давно стал бесполезным комком.
– Я украла твои деньги, Леонид, чтобы сделать тебе больнее. Я была глупой и эгоистичной, и теперь каждый день проклинаю себя за слабость и за то, что не смогла быть с тобой честной.
Лера осторожно шагнула вперёд и оказалась рядом с кроватью – так близко, что стало ощутимо лёгкое дыхание её духов, смешанных с мылом и запахом свежей одежды. Медленно опустившись на краешек стула, девушка не сводила с меня взгляда, полного отчаяния и мольбы.
– Ты вправе думать обо мне всё что угодно, Леонид. Воровка, предательница, последняя дрянь – я не стану спорить и оправдываться. Но молчать больше не могу. Несмотря на всё, что между нами произошло, я никогда не переставала любить тебя. По-настоящему, безумно и безрассудно. Даже когда не осознавала этого и совершала поступки, недостойные прощения.
Её губы дрожали, а голос ослабел до шёпота, едва уловимого в тишине палаты, словно последние силы покидали её вместе с этими словами.
– Мне стыдно и больно говорить это, но я не могла просто уйти и продолжить жить, не сказав тебе правды. Ты должен знать, что мои чувства были искренними несмотря на то, что я сделала. Пусть ты не поверишь, пусть отвернёшься навсегда, но услышь сейчас, пока ещё можно попытаться хоть что-то исправить.
Лера замолчала и опустила голову, словно окончательно сдалась под тяжестью собственной вины. В комнате вновь повисла вязкая тишина, нарушаемая лишь тихим её дыханием и сдерживаемыми всхлипами.
Я смотрел на неё молча, чувствуя, как внутри растёт сомнение. В глазах Леры читалась искренность и страдание, но память упрямо возвращала меня к тому дню, когда её руки лишили меня доверия и покоя. Оставалось только гадать, где правда, а где игра.
Лера боязливо наклонилась ближе, стараясь разглядеть хоть малейший отклик на лице. Её дыхание едва касалось кожи, вызывая напряжение. Но я не мог найти слов, словно внутри не осталось сил даже на ответ. Жалость смешалась с горечью предательства, и эта старая боль, вернувшись, лишала способности говорить.
В голове пульсировала одна мысль: «Как она могла так поступить?» Несмотря на её искреннее раскаяние, подсознательно я не мог простить ей того дня, перечеркнувшего доверие.
Избегая её взгляда, я медленно перевёл глаза на Дарью Евгеньевну, которая всё это время стояла поодаль, сохраняя строгую осанку и подчеркнутую сдержанность. Сейчас её обычно холодные глаза слегка потеплели, а губы дрогнули в сдержанном сочувствии.
Лера, почувствовав отсутствие реакции, медленно отстранилась, будто натолкнулась на невидимую стену. В её глазах вспыхнула боль, а надежда окончательно угасла. Она молча поднялась, отступила к стене, понурив голову, словно школьница, наказанная за проступок.
Дарья Евгеньевна решительно шагнула вперёд, и стало ясно, что следующий разговор будет ещё труднее.
Она приблизилась так стремительно, словно разом преодолела расстояние между прошлым и настоящим. Обычно строгие глаза горели от возмущения, губы дрожали от сдерживаемой обиды, словно прорвалась плотина эмоций. В её поведении проступала не преподавательская строгость, а женская страсть, окрашенная комической трагичностью.
– Ах вот оно что! – заговорила Дарья Евгеньевна, повысив голос до той самой тональности, которой привыкла перекрывать студенческий шум. Сейчас её слова звучали эмоционально и даже капризно. – Вот как обстоят дела! Стояла, терпела этот дешёвый спектакль, думала, когда же он закончится, но моё терпение не бесконечно! Посмотри на неё, Леонид, как искусно изображает страдалицу, тонет в слезах, такая нежная и несчастная, будто только она одна способна любить!
Дарья Евгеньевна с язвительным сарказмом махнула в сторону Леры, которая по-прежнему стояла у стены, стараясь казаться незаметной.
– Лицемерка! – с наслаждением подчеркнула она слово, выплёскивая накопленное раздражение, и театрально повернулась ко мне. – Только моя любовь была настоящей и глубокой, Леонид! Я была рядом в трудные минуты, поддерживала и понимала тебя, когда больше никто этого не делал! Разве ты забыл наши встречи, то, как тебе было хорошо со мной? А теперь посмотри на неё и скажи, что всё это было пустым и бессмысленным!
В её голосе не осталось и следа привычной сдержанности. Каждую фразу она произносила так театрально и с таким преувеличением, будто играла на сцене провинциального театра перед жадной до эмоций публикой. Невольно вся сцена стала напоминать не трагедию, а фарс, в котором взрослые и разумные люди вдруг превратились в героев дешёвого водевиля.
– Я не собираюсь скрывать того, что между нами было! – с ещё большим пылом продолжила Дарья Евгеньевна, энергично размахивая руками. – Наши ночи были полны страсти и настоящей близости! Это не случайность, не минутное увлечение или игра в любовь. Я отдала тебе всё, что может дать женщина мужчине, и сделала бы это снова и снова, если потребуется! И пусть все знают – мои чувства настоящие!
Она
