Мир сошел с ума - Greko
Смущаясь, Плехов провел меня в по едва теплому дому, лишенному практически всего. Лишь в одной комнате обнаружились два предмета. От большого круглого стола на разлапистой ноге веяло прежней устроенной жизнью, но не горевшая лампа с рваным, похожим на юбку беженки, абажуром подсказывала, что все изменилось неумолимо, бесповоротно. Безлунная ночь за окном стучалась в заиндевевшие стекла. В трубах завывал ветер.
— Зато тепло, — не без гордости поведал Плехов, сохранивший, к моему удивлению, все тот же вид не от мира сего. — Подтапливаю дом понемногу, чтобы стены сохранить.
Я бросил спальник на пол и обнял старого знакомца.
— Прорвемся, Сергеич! Сообрази кипяточку, сейчас будем чаевничать. Про брата тебе расскажу и дарами американскими попотчую.
Бывший помещик и адвокат всхлипнул — ему показалось на миг, что в черном городе мелькнул лучик света и надежды.
… Прямо с утра выяснилось, что интерес к американским дарам испытывает не один предобрейший Плехов. Ко мне заявился тип, отрекомендовавшийся сотрудником отдела народного образования.
— Я хочу открыть вашу кухню. Американскую, — со значением поиграл бровями человек из наркомпроса. — Такой бизнес-план, ведь так у вас в Штатах говорят? НЭП, частная торговля разрешена.
— Мне не нужна ваша помощь.
— Не спешите отказываться, — взмолился он и что-то быстро сунул мне в руку. — Это лишь первый взнос. Когда продукты начнут поступать, будет еще.
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы опустить голову и посмотреть, что он мне навязал. От увиденного волосы встали дыбом. Я поднял на него глаза. Он оказался плохим физиогномистом — прочел в моем лице вовсе не то, что нужно.
— Не противьтесь, мистер! — умолял меня этот недоэпман и пихал в руки новые золотые украшения.
Я разжал ладони. На пол посыпались сережки и колечки. Эта чертовы украшения, сто процентов краденые или, того хуже, снятые с трупов, они обожгли мне ладони.
— Вон пошел! — прошептал я тихо и гневно.
Он бросился на колени передо мной и начал собирать украшения.
Сколько же еще дерьма всплывет на народной беде⁈
— Надо бы тебе зубы выбить, но пока погожу. Ты разнеси по Липецку весть, что ко мне лучше не подходить. О’кей?
Быстро пришло понимание, откуда ноги растут. От местных «шишек». Они были уверены, что все ниточки у них в руках, а тут появилась непонятная фигура, перед которой нужно подпрыгивать, если верить предъявленным документам, или попытаться прогнуть под себя. Быб бы Семен здоров, они бы не решились. Но чекист боролся в постели за свою жизнь, и следом за глупым подкатом товарища из наркомпроса последовал ожидаемый наезд. Тупой, без затей. Делись, буржуй, или проваливай — примерно так мне без обиняков было высказано прямо в лицо лично председателем уездного Совета, к которому пришел жаловаться.
— С головой вы не дружите, ребята. Решили, что в вашем глухом краю можно творить что угодно. Брось эту затею, председатель. Дай мне сделать свою работу. Хочешь — помогай, не хочешь — не путайся под ногами. И будет у нас мир, дружба и радость общения.
«Уездному предводителю» кровь из носа хотелось поставить меня на место, но в голову ничего толкового не приходило, кроме как заявить: «Тогда катись колбаской по Малой Спасской».
Две телеграммы — одна в Москву, другая в Тамбов. Ожидаемая ответная реакция. Местные власти серьезно струхнули. Чтобы окончательно не рвать, я проставился и упоил уком, исполком и Совет до бессознательного состояния. После этого телега стронулась с места — медленно, со скрипом.
… Последующие дни и недели слились для меня в один бесконечный марафон. Томительное просиживание штанов в кабинетах совслужащих, от которых в ответ на любую просьбу слышал только «завтра», и беготня в мыле в районе железнодорожных пакгаузов для поиска складов, споры до хрипоты с военными, чтобы выделили вооруженную охрану, и утомительные собеседования с будущим персоналом, прибытие первого эшелона с продуктами и незабываемая реакция детей, впервые попробовавших какао, торги с барышниками для приобретения гужевого транспорта и торжественное открытие первой кухни в уездном городе, поиски дров и выбивание бараков для беженцев… Чего только не было!
— Товарищ Найнс, вы дадите продуктов для пионерского лагеря, который мы хотим открыть на все лето в бывшей усадьбе Бланка?
— Где мне взять кастрюль для каши?
— Дайте лошадь! Как мне добираться в волость? Ногами?
— Товарищ американец, вы обязаны взять к себе в помощники моего сына. Ангельской честности юноша, вы уж поверьте.
— Василий Петрович, не оставьте своим попечением Княжебайгорскую волость. Не смотрите, что другой уезд — у нас не лучше, чем в Грязях, а они у вас как сыр в масле катаются.
Найнс то, Найнс сё — разорвись Вася на сто кусочков и везде поспевай. 13 волостей, не считая ходаков от соседей, 113 сельсоветов — всюду ждут Американца. Деньги таяли со скоростью света, Ося гнал корабль за кораблем — по одному в месяц. Все исчезало как в прорву. Но и результат был. Смертность по уезду резко снизилась, о чем мне радостно заявили в укоме — там мастера сидели отчеты составлять.
Мои успехи, уже очевидные для всех, вызвали странную реакцию. Однажды исчез Плехов. Появился он через три дня, почерневший, обессиленный.
— ЧК? — спросил я, отпаивая его чаем.
Он тоскливо кивнул.
— Заставили подписать бумагу, что испытываю антисоветские симпатии.
Меня пробило на нервный смех от несуразности формулировки — сложно поверить в любовь к советской власти от бывшего присяжного поверенного. Но и злость в моем смешке присутствовала. Хоть я числился в рядах АРА номинально, но все же был под ее крышей — на меня и на моих людей распространялись все условия Рижского договора, в том числе, неприкосновенность нанятых русских специалистов. Ничего бы у меня не вышло без их помощи — ежедневной, связанной с риском подцепить тиф или холеру, а то и жизни лишиться, если отчаявшиеся люди бросятся грабить. Удивительно, но ничего подобного пока не случилось.
Так что же нужно чекистам? Я понимал, что ноги растут из Москвы, что каждая спасенная
