Оторва. Книга пятая - Ортензия
Я хотела опустить авоськи на землю, но капитан, мгновенно встрепенулся.
— Держать в руках и повернись спиной.
Выполнила, а что оставалось делать? Это не менты и с ними шутить себе дороже.
— Ближе подойди, — голос принадлежал капитану.
Убедился, что оружия нет и спрятать его реально некуда из-за скудности одежды и расслабился. А мне от этого легче?
Когда до мотоцикла осталось не более трёх шагов, капитан снова подал голос:
— Там и стой.
Остановилась, пытаясь собрать мозги в кучу. Увы, ни одной мало-мальски приемлемой идеи. Только слушать и втыкать.
— Авоськи на землю, из карманов всё в коляску, — прозвучала новая команда.
Подошла, потянула к себе гимнастёрку и вытряхнув карманы, сделала что приказали.
— Иди ты, — сказал старший лейтенант, увидев медаль, но наклонившись, взял в руки комсомольский билет со всеми бумажками.
Развернул, заглянул и передал капитану, добавив при этом одно из старинных русских слов, которые заканчивались на «ять».
— Бурундуковая Ева Илларионовна, 1961 года рождения. Не понял. Мандат. Лист награждения, — он поднял глаза на меня, — ты со слёта? А что делала в Черноморском?
Что делала, что делала. Язык словно к гортани прилип, пока обдумывала как бы убедительнее подать свою историю.
— И куда её? — спросил старший лейтенант. — Вот так, отдадим?
Я даже подумать не успела, куда меня отдавать собрались, как капитан озвучил худшее из того, что пришло в голову.
— А что с ней делать? Комбат лично попросил помочь доблестной советской милиции, если случайно заметим красный мотоцикл. Мы заметили на свою голову. Правда он, наверняка не знал о ком речь идёт, но нам какое дело? У меня с завтрашнего дня отпуск, а если бы она на пути не оказалась, уже дома были.
— А ты веришь, что вот это чудо разнесло РОВД, — скептически спросил старлей, — кто там вообще работает, если школьница кладёт мордой в пол мужиков и спокойно уходит?
— Приврали, разумеется, — ответил капитан, — чтобы нас привлечь. Прикинь, если бы случайно не наткнулись, завтра пару рот сюда нагнали, и каждый камушек заставили переворачивать. — Он глянул на меня. — Что натворила? Колись. Вынесла магазин с продуктами?
Ответить не успела. Послышался рокот мотора и на край балки выехал милицейский бусик, аля СССР, остановился метрах в ста, двери распахнулись и из него стали выпрыгивать парни в форме и с автоматами наперевес.
Оба офицера уставились на это представление, раскрыв рты. Наверняка и у солдатиков рожи были не лучше, но они стояли сзади и сбоку и мне их видно не было. Но что говорить о ком-то, если я сама застыла в изумление. Это точно за мной? Вот это уважение проявили. Пятеро с калашами и трое, вероятно в звании повыше. Узнала капитана с пляжа, тоже бросил все свои дела, чтобы лично мне почтение выказать.
И вот это называется — жопа. Окончательная, фактическая и как там ещё называл бумажку профессор Преображенский. Любое слово было применимо ко мне как нельзя лучше.
Менты остановились на краю обрыва и стали рыскать глазами в поисках подходящего спуска, но там где они высадились, тропинок не было, аж в стороне, шагах в пятидесяти, туда и направились всей толпой.
Старлей и капитан переглянулись, а потом дружно уставились на меня, но мне точно было не до них.
От мозгового штурма, казалось, из моей головы скоро начнёт валить пар.
И ни одной умной идеи, как только мысленно не пинала себя.
Твою мать, Синицына, соображай, сука недоделанная. Или через пять минут твоё милое личико снова будет жрать землю, наденут наручники, и завтра утром солнышко взойдёт не для тебя.
— А ты кто такая? — долетел до меня вопрос капитана и я решилась.
Всё равно других вариантов не было, а если и были, то далеко от головы Бурундуковой. Как буду потом выкручиваться, это на фоне предстоящей перспективы выглядело далёким и неизвестным, а потому не опасным. Ясно было только одно: убедить любой ценой вояк, что передавать меня ментам, нельзя ни при каких обстоятельствах.
Я прокашлялась, чтобы голос не был похож на невнятное лопотание, представила, как должен говорить человек, не носитель русского языка, пробежала мысленно по предложениям, складывая их в голове, и заявила, старательно выдавливая из себя английский акцент:
— Я не Бурундуковая Ева и мне не шестнадцать лет, — прислушалась, вроде первая фраза вполне удалась и на всякий случай добавила, — господин капитан.
Показала пальчиком на лицо.
— Двадцать три года, — а потом хлопнула ладошками по щекам, — подтяжка омолаживающая.
Парни только не подпрыгнули, особенно после «господина».
— Я — офицер секретной разведывательной службы МИД Великобритании. Если вам о чём-то говорит — МИ-6. У меня есть очень важные сведения для правительства Советского Союза. Меня нужно срочно доставить в КГБ СССР. Если я попаду в милицию Черноморска, меня уничтожат, потому что в их рядах есть предатель, работающий на мою страну. Это очень секретно и срочно. И я хочу сотрудничать.
Теперь это прекрасно складывалось. Разнос РОВД и пол отделения автоматчиков посланных за мной. И по глазам капитана видела, что он начал раскладывать полученную информацию по полочкам. И совсем не дурак, прочитала по глазам все его мысли. Если хоть на половину из того что я сказала, правда, то для них это, как говорится, есть последний и решительный.
— Твою мать, — едва выговорил старший лейтенант, — так они не приврали? Она действительно всех мордой в пол уложила?
Поверили? А должны поверить, потому как, кто в трезвом уме и здравой памяти, в КГБ просится будет?
Глава 29
Как у Высоцкого: глаза в глаза.
Секунда, вторая, третья и голос, почти не разжимая губ. Тихий, но отчётливый и в приказном порядке:
— Связь.
Глаз от меня не отвернул и потому сдержалась. Не выдохнула шумно, в ладоши не захлопала, и целоваться не кинулась. Схватила гимнастёрку и одним рывком облачилась в неё, а то вдруг война, а я в неглиже.
Краем глаза, где-то на периферии заметила, как старший лейтенант скинул с плеч рюкзак, вытянул антенну и всучил капитану рацию, от которой потянулся длинный провод.
Вот это устройство! Не знаю, сколько километров может покрыть, но таскать такой ящик с собой? Не берегли наших солдатиков.
Что-то скрежетнуло и пробулькало. Во всяком случае — это
