Совок порочного периода - Алексей Небоходов
Снова пауза, тяжёлая, будто надгробная плита, а затем последние слова, сказанные с садистским удовольствием:
– Или ты там будешь, или считай Леонида уже нет. Выбор за тобой, доченька.
Связь прервалась коротким щелчком, уступив место помехам, а затем гудкам. Я всё ещё держал трубку, не в силах пошевелиться.
Доченька. Он назвал её так, вложив в это слово столько яда, что хватило бы отравить целый город, и Алёна это проглотила ради меня.
Медленно я положил трубку, чувствуя, как руки дрожат от чистой, концентрированной ярости, той самой, которую долго держал взаперти.
Из гостиной не доносилось ни звука, но я знал, что Алёна стоит там, осознавая, на что только что согласилась. Вероятно, представляла, как снова становится преступницей, предавая себя и падая в яму, из которой я её вытащил, и всё это – ради меня, человека, который сам поступил с ней далеко не лучшим образом. Парадокс или жестокая насмешка судьбы – жертва пытается спасти своего палача.
Но я не дам этому случиться и не позволю ей пройти через это снова. У нас есть час, шестьдесят минут, чтобы придумать план и спасти её от неё самой.
Я поднялся и отряхнул невидимую пыль с колен. В зеркале на стене отразилось моё лицо, спокойное и почти безмятежное, однако глаза выдавали правду – в них оживали старые демоны, которых я считал давно похороненными.
У нас есть час, и я использую каждую минуту.
Беззвучно положив трубку на рычаг, я невольно вспомнил, как отрабатывал это движение тысячи раз в прошлой жизни, когда любой неосторожный звук мог стоить свободы или жизни. Пластик мягко коснулся пластика, без предательского щелчка.
Я замер, прислушиваясь. В гостиной стояла тишина, особая, какая бывает после катастрофы, когда все слова уже сказаны и остаётся лишь пустота.
Через несколько секунд я услышал её шаги – медленные, неуверенные, словно Алёна заново училась ходить. Она направлялась ко мне в коридор.
Я шагнул назад, слившись с тенью за шкафом, и тело само вспомнило, как замедлить дыхание и сердцебиение до едва различимого ритма.
Алёна появилась в дверном проёме, двигалась, будто во сне, механически и без осознания. Остановилась посреди коридора и подняла руки, долго и внимательно глядя на них, словно впервые видела.
Из её груди вдруг вырвался тихий, сдавленный всхлип, плечи задрожали, и, хотя она прикрыла рот ладонью, звук прорвался наружу глухим, животным стоном причинённой боли.
Ноги её подкосились, и Алёна, прислонившись к стене, медленно стала сползать вниз, однако на полпути остановилась, вцепившись в обои, борясь за то, чтобы устоять. Эта борьба отчётливо читалась в каждом движении её тела, которое хотело сдаться и упасть, но воля заставляла оставаться стоя.
Закрыв лицо руками, она погрузилась в свой личный ад. Я видел напряжение её спины, дрожь коленей, как сжимались и разжимались кулаки. Внутри неё что-то ломалось или, наоборот, выковывалось – грань была тонка, как лезвие.
Минуты текли медленно, пока она стояла, закрыв лицо. Тело её то содрогалось от невидимых ударов, то полностью замирало, напоминая мёртвое.
Но вот в ней что-то изменилось: плечи расправились, спина выпрямилась, руки медленно опустились, открывая лицо, мокрое от слёз, но уже без отчаяния, наполненное жёсткой решимостью.
– Ради него, – едва слышно прошептала Алёна, обращаясь скорее к себе, произнося эти слова, как клятву, обещание и приговор одновременно.
Она выпрямилась, глубоко вдохнула и выдохнула, собирая себя заново по кусочкам, как разбитую вазу, и я, затаив дыхание, видел её трансформацию из сломленной девушки в воина, из жертвы в защитницу.
От этого знания сердце болезненно сжималось, ибо она собиралась пойти на преступление, чтобы спасти человека, причинившего ей столько боли. Но сейчас важно было другое – у нас оставалось пятьдесят пять минут, и я знал, что нужно делать.
Стараясь двигаться беззвучно, я вышел из тени, старые навыки проснулись сами собой – ступать на носки, правильно распределять вес, тихо дышать. Алёна стояла спиной ко мне, собирая волосы в тугой узел, готовясь к выходу и преступлению, на которое согласилась ради меня.
Прошёл мимо неё, словно призрак в собственном доме; она не обернулась, слишком глубоко погружённая в себя. В прихожей наскоро накинул куртку и влез в ботинки, не завязывая шнурков, – каждая секунда теперь была на счету.
Дверь приоткрыл медленно, бесшумно выскользнул наружу и аккуратно притворил за собой, а затем сорвался на бег.
Лестницу пролетел в три прыжка, и подъезд буквально выплюнул меня на улицу, где весенний воздух ударил в лицо сырым холодом. Осталось пятьдесят три минуты. До милиции пять кварталов – должен успеть.
Ноги сами несли меня мимо знакомых дворов, сквозь арки, срезая углы. Москва мелькала размытыми пятнами серых домов, случайных прохожих и луж, отражавших небо. В голове стучала одна мысль – успеть, предупредить, остановить.
Отделение встретило запахом казённой краски и махорки. За стеклянной перегородкой сидел усатый сержант с сонным лицом, лениво перелистывающий газету. Подняв глаза, он с раздражением посмотрел на меня, когда я влетел внутрь, задыхаясь от быстрого бега.
– Товарищ сержант, – выпалил я, хватая ртом воздух, – через сорок минут будет ограбление магазина на углу Таганской и Марксистской. Я точно знаю.
Сержант медленно отложил газету и посмотрел на меня с явным сомнением и скукой человека, оторванного от важного занятия – чтения статей о сельском хозяйстве.
– Откуда знаешь? – спросил он без особого интереса.
– Я… я случайно услышал. Они планируют налёт, там будет несколько человек. Срочно пошлите наряд!
Сержант откинулся на спинку стула, с ленцой достал папиросу, прикурил и выдохнул дым в потолок.
– Случайно услышал, говоришь? Где? Когда? От кого именно?
Вопросы посыпались монотонно, как из автомата, и я понял, что он мне не верит совершенно. Для него я был лишь очередным городским сумасшедшим.
– Это неважно! – сорвался я на крик. – Главное, что через тридцать восемь минут будет ограбление, и кто-то может пострадать!
– Не повышайте голос, гражданин, – сержант нахмурился. – Давайте по порядку. Ваши документы.
Документы – конечно же, бюрократия превыше всего. Пока составят протокол, пока проверят, магазин уже успеют обчистить.
Я достал паспорт трясущимися руками. Сержант принял его и принялся медленно и тщательно перелистывать, будто искал там разгадку вселенских тайн.
– Иванов Леонид Андреевич, – вслух прочитал он. – Студент, значит? Что-то я вас не припомню. Не приходили уже раньше с такими… сообщениями?
Он явно издевался, не скрывая скепсиса. А время стремительно уходило – осталось тридцать пять минут.
– Товарищ сержант, – я наклонился ближе к окошку, – пошлите
