Око за око (СИ) - Ромов Дмитрий

Я взял её за руку и завёл в спальню. Она послушно прошлёпала босыми ногами и, войдя в комнату, прижалась спиной к шкафу. Я сбросил с себя куртку и стянул футболку. Альфа молча следила за мной. Я расстегнул ремень и, брякнув пряжкой подошёл ближе, протянул руки и ухватил её футболку за нижний край. Потянул наверх, обнажая смешные пижамные трусы, светлый плоский живот и…

— Погоди… — прошептала она и, чуть подавшись вперёд, перехватила у меня край ткани и сама дёрнула её наверх.

Меня обдало волной тепла и тонкого пряного аромата. Она тряхнула головой, рассыпая тёмные тяжёлые волосы и превращаясь из забитой и вечно старающейся сделать всё по правилам училки в кого-то, кого мне ещё только предстояло узнать.

В белёсом мутном свете заканчивающейся ночи она выглядела волшебно. Её кожа сияла белым матовым светом, а в глазах загорался огонь. Яркий. Жадный. Негасимый.

— И это, — показал я на остатки материи, прикрывающей её чресла.

— Сначала ты, — с серьёзным видом прошептала она, и я, не сдержавшись, снова её поцеловал. На этот раз долго, сильно, напористо.

Мне показалось в этот момент, всё что накопилось во мне за последние пару недель — всё напряжение, вся страсть, вся энергия — вырвались наружу, освобождая, делая меня лёгким, невесомым и чистым.

Я сжал Альфу с такой силой, что она охнула, задохнулась и застонала. Но не жалобно. Застонала так, будто и она в этот самый момент освободилась от того, что мучило и терзало, сдавливало горло и не давало свободно дышать.

Мы повалились на кровать, на смятую простыню, ещё хранящую её тепло.

Её грудь вздымалась, её губы были раскрыты, от неё веяло жаром. Мы оба горели, наполняя небольшую комнату огнём и подгоняя рассвет. Я сжимал её острые прохладные груди и гладкие бёдра, я впивался в шею, гладил, прижимал и смотрел, смотрел, смотрел, не закрывая глаз ни на миг.

Мы хватались друг за друга, как за спасательный круг, как за соломинку. Сейчас мы были нужны друг другу больше всего на свете — больше слов, денег, дружеских взглядов. Альфа отдавала себя так, будто это был последний раз в её жизни. Или… Нет, не так, она брала своё. Брала с жаром, навёрстывала и догоняла, может быть впервые почувствовав себя свободной.

Её кожа покрылась каплями пота, волосы путались и прилипали к лицу. Она выгибалась, сжималась, как пружина и выстреливала, распрямляясь и вытягиваясь в струнку. Она не кричала и не стонала, как раненая птица. Нет. Она хрипела, как животное. Хрипела и, обхватив меня за плечи, прижималась так сильно, как только могла.

А потом мы лежали нагишом на кровати. На спине. Уставшие, обессиленные и, наверное, счастливые. А там, снаружи, уже занималось утро. Проехала машина, залаяла собака и тусклый осенний свет наполнил комнату.

— В школу вместе пойдём? — прошептал я.

Она откинула руку и хлопнула меня по животу тыльной стороной ладони, а потом засмеялась:

— Да, войдём под ручку, поцелуемся и разойдёмся по классам.

— Ага. А на перемене запрёмся в классе и…

— На перемене? — удивилась Альфа. — На пятнадцатиминутной что ли?

— Ну, хорошо, на большой.

— Да, — усмехнулась она и приподнялась на локте. — Только я сегодня вообще в школу не пойду.

— Это правильно. Но долго на больничном не засиживайся. А то кто мне будет пятёрки по литре ставить?

— Даже не знаю, кто. Я-то больше у вас ничего вести не буду.

— Как это? — удивился я.

— Ухожу в другую школу. Частную. Буду деньгу зашибать. Сумасшедшую.

— И когда?

Я нахмурился, а она пробежалась пальцами по моей груди, спустилась к низу живота, перескочила на бедро…

— Побежали мурашки?

— Да.

— Да ладно, ты расстроился что ли? Так даже лучше будет. Я давно туда хотела. Боялась, что из-за этого дурацкого скандала мне от ворот поворот дадут. Но нет. Вроде пронесло… Что? Чего задумался? Серёж…

— Да вот думаю, зачем дожидаться большой перемены?

— В смысле?

— Пока мы страстию полны, пока возбуждены и живы, Алён, любови посвятим телес прекрасные порывы!

— Пошляк! — засмеялась она.

Я поймал её за руку и притянул к себе, и она со смехом упала мне на грудь.

— Что? Нет! Тебе в школу пора!

— Да, Алёна, да! — усмехнулся я.

— Знаешь, Серёжа… — сделалась она серьёзной. — Я тебе очень благодарна. Правда.

— Но ты… всё вот это… не из чувства благодарности, надеюсь?

— Нет, — помотала она головой, рассыпая тяжёлые тёмные волосы. — Балбес.

Я заехал домой, переоделся, а потом рванул к Сергею Сергеевичу. По пути сначала заехал в Сбер, поменял пятьсот баксов, затем уже в «Ленту», где взял дорогой виски. С подарком в пакете подошёл к дому журналиста, набрал номер его квартиры и уставился в камеру домофона.

— По какому вопросу? — почти сразу раздался резкий голос.

— Сергей Сергеевич, это я, Сергей, — сказал я и усмехнулся. — Сергей на Сергее сидит, и Сергеем погоняет.

— Какой Сергей? — сварливо спросил он.

— Мы с вами недавно в «Навигатор» заходили. Помните? А потом ещё кофе пили.

— Из детдома?

— Нет, приятель мой из детдома. Крупный такой. Славик.

— Ну, понятно всё с вами. Как у приятеля дела?

— Нормально, — покачал я головой. — Мне с вами переговорить надо.

— О чём?

— Я подарок принёс.

Он замолчал. Я вытащил из пакета коробку и покрутил перед камерой. Ничего не сказав, он нажал кнопку — дверь открылась, и я вошёл внутрь.

Дверь квартиры была распахнута. Сергеев стоял рядом и ждал. Я шагнул через порог.

— Буква твоя, видишь? Зет. Стоит непокобелимо.

— Зорро, классика, — пожал я плечами. — Попробуй его покобели.

Хозяин квартиры удовлетворённо кивнул.

— Ботаешь красиво, — ухмыльнулся он и отступил, пропуская меня вовнутрь.

— Сергей Сергеевич, да вы с утра нарезались, как я погляжу, — сказал я. — Ваше благородие.

— Ну и что? — отозвался он. — Для меня это не в диковинку. Заходи, Серёга, заходи, дорогой.

— Вы ж ничего не забываете, вроде?

— Нет, не забываю. И не помню, — ответил он.

— А меня, стало быть, забыли?

— Нет, не забыл. Проверял просто, а вдруг не ты. Давай подарок-то. И проходи в мою скорбную обитель.

Квартира была большой и красивой, с панорамными окнами, видом на Набережную и на другой берег. Если только не обращать внимания на бардак, царивший повсюду. На полу валялись пустые бутылки из-под газировки, грязные тарелки, салфетки, стаканы, носки и прочий хлам, создавая впечатление полной запущенности.

— Как всё запущено, — сказал я, проходя в комнату.

— Простите, — усмехнулся он. — Неправда ваша. Это творческий беспорядок. Ну что, будешь чего-нибудь есть?

— Нет, — засмеялся я. — Боюсь, отравите меня к херам. Биооружием.

— Перестань. Как я могу тебя отравить? У меня всё самое свежее. Хочешь, свежий рассказ прочитаю на три алки? Или стишата? Точно, давай стишата.

— Я больше публицистику предпочитаю, — кивнул я, рассматривая его хоромы. — И на злобу дня, желательно. И не сегодня. Держите вот бутылку. Я, кстати, хочу вас поблагодарить.

— О, молодец. Это я уважаю.

— Спасибо вам большое за то, что взбодрили Петрушку. Он после звонка вашего человека реально засобирался в Москву, как мне показалось.

— Я, — сказал он, принимая коробку с драгоценным односолодовым шотландским виски, — не брезгую и водкой. Более того, скажу, что водка — это чистейший напиток. И ещё добавлю, лучший напиток, который придумало человечество. Лучший и чистейший. Смотря какая, конечно. Но в данной ситуации, в которой я нахожусь, не откажусь и от этого презренного самогона.

— Нихера себе презренного, — усмехнулся я. — На эту бутылку можно было купить два ящика водки.

— Вот и я говорю, — кивнул он, — а зачем? Зачем же ты не купил водку, когда мог? Ладно, пижон, садись, располагайся, чувствуй себя как дома. Говори, что хочешь, но помни, этот прокол с вискарём я никогда не забуду. Ты уж поверь.