Французские гастроли (СИ) - Ковригин Алексей

В воскресенье в полпредстве играю очередной концерт и с горечью вспоминаю слова Фаины Раневской: — «Что-то давно не говорят, что я блядь. Теряю популярность.» — первая фраза явно не про меня, а вот вторая — сто процентов. Это мой седьмой концерт в полпредстве и хорошо вижу, что интерес публики к моим концертам ощутимо упал. Честно говоря, они и мне уже набили оскомину, что уж тут говорить о зрителях.

Всё хорошо в меру, но если в первый раз концерт посмотреть и послушать интересно, во второй ещё терпимо, то в третий он вызывает одну скуку и раздражение. А многие зрители, особенно живущие в Париже, у меня уже в пятый, а то и в шестой раз. И репертуар практически не меняется, но это не от меня зависит. И мне не разрешают приглашать подтанцовку из кордебалета и нашу пианистку, а это уже просто обидно. К тому же играя на рояле не особенно и попоёшь-то. Жаль, что Марсель Израилевич этого никак понимать не хочет.

Каждый раз одно и тоже, «революционные, патриотические, народные». Никаких «жестоких романсов», никакого танго, фокстрота, чарльстона. В пору с тоски повеситься. Ещё пара таких концертов и в полпредство никого сдобным калачом не заманишь. После окончания концерта получаю свою долю вежливых аплодисментов, но не раскланиваюсь и ухожу, а поднимаю руку обращая на себя внимание зрителей.

— Уважаемая публика! Не знаю как Вы, но я уже устал от одного и того же репертуара. На пятое марта у меня запланирован очередной концерт на этой сцене, посвящённый нашим любимым женщинам. И пусть он называется днём женской солидарности, одно другому не мешает. В этот весенний день я хочу устроить праздник для наших верных подруг и соратниц. Приглашаю всех Вас на своё выступление с новым репертуаром, поверьте мне, Вы не пожалеете! — вот. Таких бурных аплодисментов я давно не слышал. Так что буду наслаждаться, пока жив.

* * *

— Это что ещё за демарш? Что ты о себе возомнил и что ты себе позволяешь? Ты кто такой? Что молчишь? Отвечай!

Кажется что Розенберга сейчас хватит удар. Таким взбешённым я его ещё не видел. Его просто трясёт от негодования. Какой смысл мне сейчас что-то ему отвечать? Пусть сначала проорётся. Концерт давно закончен, публика в предвкушении следующего концерта разошлась, по дороге обсуждая эту новость. А я остался и теперь внешне спокойно выслушиваю наезды своего «куратора».

О том, что надо менять репертуар, начал говорить буквально после третьего концерта. Но меня никто не захотел слушать и пока шла «ротация» публики ситуация была ещё терпимой, но судя по сегодняшнему выступлению свой «лимит интереса» уже исчерпал. Необходимо или срочно менять репертуар, или вообще прекращать концерты. Ко второму варианту я тоже готов.

В кабинете Довгалевского мы вдвоём. У Валериана Савельевича после моего сообщения о готовящейся провокации в Берлине обострилась язва и его положили в больницу. У врачей есть большое подозрение, что у него не язва, а рак. Теперь готовят к операции и остаётся надеяться, что всё пройдёт удачно. Хотя врачи в это время… Есть конечно и хорошие хирурги, но как мрачно шутил один знакомый из моего «прошлого»: — «Я поражаюсь нашим врачам. Не успели спасти одного больного, как тут же не успевают спасти другого».

Марсель Израилевич человек-то хороший, с этим я спорить не стану, но вот «идеологическая составляющая» у него развита чересчур. Это такие шоры на глазах, что мама не горюй! Я мало что знаю и помню о нынешних советских и партийных деятелях «второго эшелона», только то, что в школе нам преподавали или то, что сам случайно где-то прочёл. Но много ли мы знаем о нашем прошлом?

Вот то, что Артузов под репрессии попадёт, знаю точно. Но попробуй ему сейчас об этом рассказать, так он тебя же самого если и не «шлёпнет лично», так всю душу в застенках ОГПУ вынет, а потом скажет что так и было. «Жестокое время, дикие люди» © О Розенберге как-то читал, что он был первым официальным представителем от СССР в Лиге Наций. Сейчас ему тридцать шесть лет, но об его участии в ВОВ или послевоенном СССР ничего не слышал.

Скорее всего в конце тридцатых годов тоже попал под репрессии, но попробуй ему об этом намекни, где только собирать будут мои кусочки… Сейчас он остался «на хозяйстве» один и ему приходится сложно, а тут ещё я со своими амбициями. Но надо, иначе сам себя уважать перестану. Лучше бы, конечно, договариваться с Довгалевским. Но когда такая возможность теперь представится?

— Как ты мог делать такое заявление перед советскими гражданами, не посоветовавшись со мной? Ты забыл, что направлен в распоряжение полпредства и все твои выступления должны согласовываться и утверждаться? Кто тебе позволил заниматься анархией и махновщиной? Ты работник идеологического фронта! Весь твой репертуар тщательно отобран, согласован с Валерианом Савельевичем и утверждён мною! Никаких отступлений от утверждённого репертуара я тебе не позволю! — что ж, пора отвечать «куратору», а то он сейчас повторяться начнёт.

— Марсель Израилевич, а почему Вас самого не было на концерте? — вроде бы невинный вопрос, но глазки моего оппонента вильнули в сторону.

— Я был занят по работе. У меня много неотложных и важных дел, которые кроме меня никто сделать не сможет! — ну надо же, сколько пафоса в одной фразе.

— А может Вам просто надоела одна и таже программа? На первых двух выступлениях Вы присутствовали и дела Вам не мешали! — я перехожу в наступление.

— Не знаю, что обо мне говорил Валериан Савельевич, но мне рекомендовано выступать в среде белой эмиграции с целью популяризации советской музыки. — специально акцентирую «рекомендовано» и вижу по глазам Розенберга, что кое-что Довгалевский ему обо мне рассказал. — Так неужели Вы считаете, что имея такое разрешение я не в силах сам составить репертуар для своего выступления? Вы не доверяете мне, или нашим советским гражданам, работающим в капиталистическом окружении? А может считаете, что своим концертом я могу сбить их с пути праведного? — усмехаюсь и продолжаю методично долбить в «броню самомнения» этого сложного товарища.

— Я более чем уверен, что все наши советские граждане работающие за рубежом, посещают концерты иностранной эстрады, а не только театры оперы или балета. Да и в кабаре они наверняка заходят, а вот там сейчас действительно «Содом и Гоморра». Сегодня самое невинное и добропорядочное кабаре в Париже — это «Жернис», об этом пишут даже во французских газетах. Жаль, что Вы к нам не ходите, но могу это устроить. Поверьте, это настоящее Шоу артистов эстрады, но не какая-то пошлость и разврат.

— А то, что я сегодня анонсировал свою новую программу, так это давно назревшее решение и Вы сами это прекрасно понимаете. Мне просто больно видеть, как хорошая задумка медленно превращается в бюрократическую возню ради галочек в отчёте. Мне такое «искусство» даром не надо и «галочки» в отчётах мне тоже не нужны. Одесская Филармония направила меня для сольных концертов в распоряжение полпредства. Но если Вам мои выступления не нужны, так откажитесь от них. Но не сводите всё к формалистике и не пытайтесь удушить хорошую инициативу в тесных объятиях бюрократии.

Я специально понемногу нагнетаю напряжение в разговоре в расчёте на то, что и так взведённый моим «демаршем» Марсель Израилевич взбеленится и выгонит меня из полпредства вон, на этом прекратив наши прения и «творческое сотрудничество». Или согласится с моими «хотелками», меня устраивают оба варианта. Надежды на то, что выступления в полпредстве позволят мне получить хоть какую-то известность в Париже, полностью провалились. Кроме советских граждан на мои концерты никто не ходит. На них просто никого не приглашают. Боятся что ли?

«Жернис» в этом плане и то приносит мне популярности больше, как шоумену уже «широко известному в узких кругах», а перспектива написания и постановки «Нотр-Дам» даже на сцене концертного зала Парижской Консерватории намного перевешивают все минусы отказа от моих концертов в полпредстве. Только вот Марсель Израилевич ничего не знает о моих «коварных» планах и попадается в расставленные сети.