Французские гастроли (СИ) - Ковригин Алексей
— А что объяснять-то? Я же Вам Валериан Савельевич рассказывал, что встречался с Петром Константиновичем во время своего путешествия на лайнере.
— Да, рассказывал, но ты ни слова не сказал, что написал для него танго! И как это понимать, что советский композитор пишет песни для белоэмигрантского певца? Ты хоть понимаешь, что ты натворил и чем это может для тебя закончится?
Довгалевский похоже разозлился не на шутку. Одно дело слушать пластинки «запрещённого» певца и наслаждаться его пением, не афишируя этого прилюдно, и совсем другое писать ему песни и, следовательно, открыто поддерживать его творчество. По нынешним временам это попахивает предательством со всеми вытекающими последствиями. Да уж… удружил мне Лещенко!
— Ну во-первых, Пётр Константинович просто иммигрант, причём не по своей воле и никак не «белый». Насколько мне известно в гражданской войне он не участвовал. То, что его творчество не всем нравится, это тоже не беда. Большинство советских граждан ни разу оперу не слышали и о Чайковском или Мусоргском понятия не имеют, но это не делает классическую музыку антинародной. А песни Лещенко пользуются спросом и популярны как раз у простого народа. А Вам о танго не рассказывал по той причине, что не хотел раньше времени хвастаться, так как не был уверен в успехе.
— Хвастаться? Вот это ты называешь успехом? — лицо Валериана Савельевича побагровело, даже опасаюсь, как бы его удар не хватил. Но продолжаю гнуть свою линию, мне терять нечего.
— Да, это успех! Впервые за пятнадцать лет советской власти крупная капиталистическая звукозаписывающая компания с мировым именем выпускает на западе пластинку с песней и музыкой советского композитора. Да, песня пока одна, но надеюсь, что это первая ласточка, а ещё жду выхода пластинок Вертинского. Если и там окажутся мои песни, то можно будет с уверенностью сказать, что мы прорвали эту стену неприятия советского искусства. Всё-таки согласитесь, пластинки с русскими композиторами, и с советскими, это две большие разницы!
Похоже, что с такой точки зрения выпуск этой злосчастной пластинки никто не рассматривал. Увидели мою фамилию рядом с фамилией Лещенко и сразу возбудились, а мне теперь отбрёхиваться приходится, а оно мне надо? Но Довгалевский задумывается, видимо тоже понимает плюсы такой интерпретации. Плюсики конечно сомнительные, но они есть. Перевесят они негатив или нет судить не берусь. Поживём, увидим, но мне сегодня разноса похоже уже не будет.
— А ты чего так вырядился? Обычно одет как лондонский денди, а сегодня выглядишь словно парижский таксит, тебе только куртку, очки и краги осталось до полного комплекта прикупить. — это уже Марсель Израилевич свои «пять копеек» вставляет, давая Довгалевскому время остыть и прийти в себя.
Ну да, бриджи на широких подтяжках, заправленные в лётные сапоги и свободный свитер грубой вязки на мне смотрятся как-то непривычно. Но главное, что мне самому нравится мой наряд, в нём себя уже ощущаю как лётчик, временно спустившийся с небес на землю. Вот только не могу понять чьи это ощущения, раньше-то мечтал о море, а не о небе. Но теперь без неба себя уже не представляю. Новая жизнь, новые юношеские мечты… Эх! И когда только повзрослею?
— Так это всё у меня уже есть, в приёмной на вешалке оставил. Я же себе мотоцикл прикупил, теперь на колёсах, а то всё пешком да пешком… уже ноги до коленок стёр! — небрежно хвастаюсь своим приобретением и вижу удивление в глазах моих собеседников.
— Да ты что? — в голосе Розенберга звучат завистливые нотки обычного пешехода перед обладателем колёс. — Что за марка? У кого и почём брал? — еврей он и в Африке еврей. Нет чтоб о скорости или мощности спросить, так сразу «у кого? почём?»
Немного красуясь, рассказываю историю приобретения и то, что мотоцикл доставили до самого дома за счёт компании, как и было указано в договоре. Но услышав конечную стоимость покупки все трое приходят в состояние близкое к ошеломлению.
— Миша, дружочек, а на какие такие шиши ты его купил? — думал уж и не спросит никто, но Розенберг остался верен себе, и тема финансов мимо него не проскользнула.
— Так я ж не только в консерватории обучаюсь. Вы же знаете, что в свободное от учёбы время ещё немножко подрабатываю музыкантом в кабаре и зарплату за это получаю. На что-то мне жить надо, а кроме музыки я больше ничего не умею. Но у меня получается хорошо, и хозяин кабаре меня ценит! — в моём голосе звучит лёгкая гордость за свои успехи.
— Да? И сколько же тебе твой хозяин платит? — в голосе Розенберга слышна ирония.
— Тысячу франков. — огорчённо вздыхаю и начинаю перечислять свои «должности» по одному загибая пальцы на руке. — За дирижирование оркестром — раз! — и мизинец пригибается к ладони. — За хореографию кордебалета — два! За вокал — три! За пианино — четыре! За написание песен — пять! — смотрю на сжатый кулак и печально продолжаю. — За режиссуру спектакля — шесть! За конферанс — семь!
— Что-то совсем не ценит тебя твой хозяин! — в голосе Розенберга слышна уже неприкрытая насмешка над незадачливым музыкантом.
— Подожди! Если твоя зарплата тысяча франков в месяц, то откуда ты взял шестнадцать тысяч на мотоцикл? Ты же всего семь месяцев живёшь в Париже? — в голосе Довгалевского прорезаются металлические нотки и появляются прокурорские интонации.
— А кто Вам сказал, что я получаю тысячу франков в месяц? — поднимаю на Валериана Савельевича удивлённые глаза. — Во Франции на твёрдом окладе только госслужащие, а в частных компаниях платят ежедневно. Инфляция же!
Где-то я уже видел подобную картину под названием «три соляных столпа». Другими словами, эту замершую в изумлении «группу товарищей» и не назовёшь. Просто физически ощущаю, как у них сейчас в мозгу со скрипом прокручиваются шестерёнки механического арифмометра, калькулируя цифры и переводя их в рубли. Тихонько кашляю, привлекая к себе их внимание и смущённо произношу:
— Марсель Израилевич, считаете, что я продешевил? Надо было запрашивать больше? Но этот Лепле такой скряга! Никак добавить не соглашается. — и добиваю. — С Лещенко за двенадцать выступлений с его оркестром на пароходе получил тысячу долларов, так маэстро меня ещё и благодарил! — немного помолчав со вздохом добавляю. — Жозефина Бейкер за одно выступление берёт пятьсот баксов! Но она чернокожая женщина… и банановой юбочки у меня нет. Да и танцевать в ней голышом я ни за какие коврижки не соглашусь! И до таких гонораров я ещё не скоро доберусь…
Да… Такого гомерического хохота этот кабинет, наверное, не слышал за всю свою долгую историю. Взрослые, солидные дядьки, а чуть ли не со стульев падают. Облегчённо про себя вздыхаю. Кажется, гроза мимо прошла, моя «официальная» зарплата озвучена и надеюсь теперь ко мне по этому поводу глупых вопросов не будет. А траты предстоят большие, не сразу прямо чтоб завтра, но в ближайшее время точно.
Автомобиль покупать всё равно придётся. До аэродрома и частной школы лётчиков Анри Фармана в Мурмелон-ле-Гран от Парижа около двухсот километров, на мотоцикле каждый день туда-обратно не наездишься. Есть ещё вариант обучения у Луи Блерио, во французском городе По. У него там тоже есть частная школа. Но от Парижа почти восемьсот километров, там только жить, но где на это взять время? Чем меня привлекают эти частные школы? В них нет ограничения по возрасту при приёме. Ребёнка конечно не примут, а вот шестнадцатилетнего юношу возьмут не колеблясь. Лишь бы платил за обучение.
И само обучение тоже построено интересно. Если есть деньги на аренду самолёта, летай с инструктором хоть каждый день с утра до вечера. Получив свидетельство гражданского пилота можешь летать в одиночку также с утра до вечера, лишь бы денег на бензин и аренду самолёта хватало, но механику за каждый обязательный осмотр перед вылетом придётся платить отдельно. В общем, меня это устраивает со всех сторон. Жаль только самолёт себе купить не могу. Точнее, не могу купить тот, что нужен мне. Новенький истребитель в Европе мне сейчас никто не продаст, это не Америка. Да и там с этим тоже есть определённые сложности.
