Французские гастроли (СИ) - Ковригин Алексей

Немного поговорили о моей работе в кабаре, Артузова больше всего интересует «контингент» посетителей. Кто, откуда, много ли приходит белоэмигрантов и о чём они говорят. В ответ только плечами пожимаю, я с ними вообще не общаюсь и разговоров не веду. Все мои встречи с белоэмигрантской богемой происходят только на вечерах у Лопато. Там да, встречи есть, но в основном с молодёжью, что обучаются вместе с Людмилой.

Иногда встречаюсь и знакомлюсь с гостями Ильи Ароновича, но они похоже до сих пор уверены, что я из Цюриха. Теперь вот в связи с выходом пластинки Лещенко могут начать интересоваться мною всерьёз. Что им говорить пока не знаю, но то, что я из Союза рано или поздно наружу выплывет. Так что особенно «шифроваться» смысла не вижу. Эксцессов для себя лично пока не опасаюсь, вряд ли кто-то станет сводить счёты с парнем, которому в гражданскую войну было от силы два года.

Но даже если начнут бойкотировать наше кабаре, нам с Лепле это не страшно. Столики на Шоу бронируют уже за две недели вперёд, так что небольшой отток посетителей нам сильно не повредит. К тому же «русскоязычные эмигранты» ходят в основном послушать Людмилу и посмотреть Шоу, какой-то там пианист и конферансье публику не очень-то интересует. Может известие о том, что в кабаре играет и поёт «советский шансонье» наоборот привлечёт любителей «пикантного».

Но в зале у нас хорошая охрана и на «фейс-контроле» тоже. Парни из местных, проверенные, крепкие и боевые. Из бывших военных и с Лепле с самого открытия ещё того, первого кабаре «Жернис». Практически ближние друзья и ничего не боятся. Так что беспорядки вряд ли ожидаемы, тут мы с Луи подстраховались. Имидж «добропорядочного заведения» не должен пострадать ни в коем случае, и охрана тщательно бдит за посетителями.

В общем ничего интересного для разведки я рассказать не смог, «дрючить» вроде бы пока тоже не за что и меня промурыжив почти час всё-таки отпускают восвояси. На встречу с профессором я уже опоздал, но для очистки совести всё-таки сгонял в консерваторию и не зря. Профессора застал, и мы с ним обсудили наши «творческие» планы на совместную работу. А работа предстоит большая. Для защиты учёной степени мне необходимо подготовить «дипломную работу» и профессора интересует, готов ли я взяться за написание крупного музыкального произведения.

Профессор объясняет, что обычно соискатели этого звания пишут Фугу. Чаще всего четырёхголосную и «коротенько так, минут на сорок-шестьдесят», почти как доклад у товарища Огурцова из «Карнавальной ночи». Осторожно интересуюсь у профессора, а нельзя ли мне написать что-либо другое? Объясняю своё желание тем, что «Фуга», конечно вещь хорошая, но кому она будет интересна кроме специалистов? Сколько таких фуг уже написано, но так и лежат никем не востребованные, за редким исключением произведений выдающихся классиков.

Мне до классиков как до луны, а вот музыкальный спектакль на классическое произведение французского автора несомненно привлечёт внимание не только музыкальных специалистов и критиков, но вызовет интерес у широкой публики. Профессор задумывается и немного поразмышляв соглашается, что такое может случиться. И в том случае, если кроме сценической составляющей у произведения музыка тоже будет соответствующей то, как «дипломный проект» будущий спектакль может быть мне зачтён.

— Только Мишель учти, второго шанса произвести «первое впечатление» у тебя не будет. Музыкальные критики камня на камне не оставят от твоего произведения и от тебя самого, если ты с первого раза не покоришь их чёрствые сердца. Я даю тебе три месяца на то, чтоб ты смог меня убедить в том, что твой спектакль будет иметь будущее. Ко мне можешь приходить в любое время, если у тебя возникнут вопросы или трудности с написанием, а пока будем считать, что ты в творческом отпуске. — на этом мы с профессором и расстаёмся.

* * *

В среду как обычно сижу за столиком в своём кабинете, пью кофе и отдыхаю перед финальным выступлением. На часах почти пять утра и на сцене выступает наша вторая солистка Микки с партнёрами и своим скетч-шоу. В основу её скетчей положены небольшие новеллы из «Декамерона» Джованни Боккаччо и публика с восторгом принимает эти коротенькие спектакли, «адаптированные» мною к показу в кабаре. С музыкальным сопровождением, эротическими танцами и фривольными песенками, высмеивающими ханжество и показную набожность обывателей.

Остаётся минут двадцать до моего выхода, когда моё внимание привлекает разговор за соседним столиком. Четверо изрядно нагрузившихся клиента, не обращая внимания на действо происходящее на сцене, довольно громко обсуждают свои дела. Разговор происходит на немецком языке и подвыпившие посетители видимо совсем не опасаются, что кто-нибудь их услышит или поймёт. Но до стенки моего «кабинета» от столика не более метра и немецкий язык я знаю очень хорошо.

Трое провожают четвёртого, и помимо обычных напутствий советуют тому в Берлине не особенно церемониться «с красной сволочью». Передают приветы «Карлу» и сожалеют, что «старина Эрнст» не позвал «на вечеринку» всех своих старых друзей. Из их разговора я понимаю, что группенфюрер СА Карл Густав Эрнст отзывает в Берлин своих верных и проверенных товарищей из штурмовых отрядов. По обрывкам разговора становится понятно, что в Берлине готовится провокация против немецких коммунистов.

Какой-то чокнутый голландец собирается поджечь Рейхстаг, о чём по пьяному делу проболтался в баре. А так как он бывший коммунист, то есть очень хорошая возможность наконец-то свалить «Рот Фронт» к «свиньям собачьим». Заодно насолить этому «тупому художнику» и показать, что на страже интересов нации по-прежнему стоят только штурмовые отряды. Их рано списывать в запас, а заигрывание НСДПА с аристократией верхушки рейхсвера до добра не доведёт.

Подслушивая разговор, чуть не опаздываю на своё выступление. Но слава богу успеваю на сцену вовремя и еле дожидаюсь финального Кан-Кана. После чего поручаю Мишель провести разбор выступления без меня и сославшись на неотложные дела, едва смыв сценический грим быстро переодеваюсь, прыгаю на мотоцикл и в полседьмого утра уже звоню в дверь охраны полпредства. Сообщаю что у меня есть срочные новости для Довгалевского, в приёмной присаживаюсь в его ожидании на стул и неожиданно засыпаю. Видимо это нервное.

— Миша, что произошло, что за спешка? — возле меня стоят с озабоченным видом Розенберг и Довгалевский, спустя минуту входит и Артузов. Они что, все трое тут ночуют?

Собравшись с мыслями, коротко пересказываю разговор в кабаре. От себя добавляю, что в одиночку такое большое здание поджечь проблематично. Наверняка штурмовики, заранее зная о поджоге подсуетятся и «добавят огоньку», чтоб происшествие вышло резонансным. Арест поджигателя, хоть и бывшего коммуниста, нанесёт непоправимый удар по репутации компартии Германии, чем обязательно воспользуется Гитлер, давно мечтающий расправится с оппозицией. Этого допускать никак нельзя.

Артузов вновь пытается выяснить у меня личности посетителей, на что опять только пожимаю плечами. Этих немцев вижу впервые, да и опознать говоривших в полумраке не представляется возможным. Отмечаю только то, что по всей видимости они не относятся к военной касте. Выправка сугубо штатская, а военнослужащие даже бывшие и в гражданской одежде выглядят как в мундире. Все трое переглядываются и отпускают меня домой отсыпаться. Ну да, у меня специфический режим дня и по утрам глаза сами закрываются.

Засыпаю в полной уверенности, что теперь-то я точно немного «подтолкнул» Историю в нужную сторону. На сто процентов уверен в том, что Артузов сейчас уже на дороге в Берлин и готовит какую-нибудь каверзу «коричневорубашечникам». В том, что у Артура Христиановича в Германии есть своя агентура и связи с немецкими товарищами, я ничуть не сомневаюсь. И даже немного горжусь своей причастностью, хоть и минимальной, к тому облому что ожидает штурмовиков Эрнста Рёма. Да уж… было бы чем гордиться.