Французские гастроли (СИ) - Ковригин Алексей
Делать нечего. Завтракаю, затем звоню в консерваторию и прошу сообщить профессору Дюка́, что его ассистент-аспирант Мишель Лапин сегодня не придёт, так как у него неотложное дело в полпредстве и прошу принести ему от меня извинения. Да, такие вот изменения в моём учебном статусе. После того, как я познакомился со своим профессором, он решил проверить, а достаточно ли я соответствую своему диплому оперного дирижёра и буквально завалил меня работой по разбору музыкальных произведений. Очень уж его смутил мой юный возраст.
Но спасибо Григорию Арнольдовичу Столярову и Николаю Николаевичу Вилинскому, я с честью разгрёб эти завалы и не посрамил своих педагогов. В конце года Поль Дюка́ пригласил меня на беседу и долго расспрашивал о моём увлечении музыкой и чем я планирую заниматься в будущем. Естественно, я почти не врал, когда рассказывал ему о своей любви к музыке, об обучении в Одесском Муздрамине, о своей работе в Филармонии и планах написания оперетт и мюзиклов. Опера меня не привлекает, а вот музыкальные постановки с песнями и танцами — это именно то, ради чего я приехал во Францию.
Этот седой, «бровастый» и усато-бородатый по моде этого времени, но с удивительно ясным взором и подтянутой кожей, шестидесяти шестилетний Мэтр, сам начал писать свои первые произведения в двенадцать лет. И видимо я чем-то напомнил ему его собственную юность и молодость, так как он проявил ко мне и к моему творчеству неподдельный интерес, посетовав на то, что не может прямо сейчас ввести меня в театральный оркестр консерватории, чтоб проверить мои практические навыки дирижирования. Вот тут и дёрнул меня чёрт за язык пригласить профессора на репетиции моего оркестра в кабаре в любое удобное для него время.
Вначале профессор просто посмеялся над моим предложением, мол, где кабаре и где музыка, но потом неожиданно согласился, когда узнал, что приглашаю его в «Жернис». Видимо профессор уже слышал о нашем кабаре, но не подозревал что там выступает его студент. Вот в конце января он и приехал к нам вначале на репетицию кордебалета и оркестра, а затем остался для просмотра всего Шоу в моём кабинете.
Попросил Лепле оказать моему профессору особое внимание и занять его в алькове, пока буду выступать на сцене. И Луи постарался не ударить перед именитым Мэтром в грязь лицом, как и наш Шеф-повар. Не знаю, что уж там мой компаньон обо мне нарассказывал профессору, хотя Лепле позже и клялся, что ничего кроме «дозволенных речей» он не вёл, но на следующий день все мои планы чуть не рухнули.
Профессор торжественно мне заявил, что моё обучение закончено и он готов подписать все мои бумаги и даже вернуть часть оплаты обучения, так как не видит, чему ещё можно меня научить. Обрадовал… Блин! Оказывается, профессор настолько впечатлился моими режиссёрскими способностями в постановке Шоу и дирижированием всем представлением на протяжении десяти часов, что готов хоть сейчас заключить со мной контракт о преподавательской работе в их консерватории.
Его останавливает только то, что советские дипломы о высшем образовании во Франции недействительны. Но он готов взять меня в свои ассистенты-аспиранты, чтоб за год подготовить для professeur associé, и вот тут я даю маху. Не то чтоб неправильно понял его предложение о подготовке к получению учёного звания доцента, но просто не просчитал сразу, чем это может для меня закончиться.
Просто с облегчением перевожу дух, что могу задержаться на законных основаниях во Франции ещё на год. А не собирать «в темпе вальса» свои манатки, чтоб «вечерней лошадью, галопом» возвращаться в родную Одессу. И вот с четвёртого февраля официально приказом по консерватории я закреплён за профессором как аспирант его кафедры. Учёба продолжается, мои планы не отменяются.
* * *
К полпредству подъезжаю с шиком, с визгом шины тормозящей по брусчатке и громкой перегазовкой, знай наших! Третий день за рулём, почти профи… ёптить! Но мою весёлость как рукой снимает, когда вхожу в приёмную. От чего-то хмурый Александр сочувственно кивает на моё приветствие и дав раздеться сразу же проводит в кабинет. Где меня встречают ещё три пары хмурых взглядов. Довгалевского и Розенберга знаю уже хорошо, а вот этого дядьку лет сорока с модными усиками и бородкой вижу впервые, но что-то знакомое в его лице есть.
Не обращая внимания на недобрую тишину начинаю к нему присматриваться и мои брови непроизвольно ползут вверх. Мать моя женщина… Да неужели? Это же сам Артузов Артур Христианович! Легендарный начальник контрразведывательного отдела ОГПУ. Его ещё Армен Джигарханян сыграл в фильме «Операция «Трест»». Но вспомнил о нём, конечно, не по фильму.
Как-то на одном тематическом интернет-форуме ещё в том, «моём времени», зацепились языками по поводу провалов советской армейской разведки в тридцатые годы, вот кто-то и выложил фотки этого легендарного человека. Мол, при Артузове в ИНО ГПУ таких провалов не было, поздно его к армейцам перекинули, да и зря. Там его Ворошилов и «съел» при помощи Ежова.
Интересно, а что он сейчас в Париже делает? Хотя, вообще-то понятно «что». Или свою агентуру в РОВС инспектирует, или на Берлин нацелился. Там сейчас такой «фигурант» во власти проявился, что мама не горюй! Но из такой «крупнокалиберной пушки» по такому «мелкому воробью» как я стрелять не станут. Значит он не по мою душу приехал и можно расслабиться. Облегчённо вздыхаю и на моей физиономии расплывается довольная улыбка.
— Миша, а чего ты так лыбишься? Тебе что, весело? — в голосе Довгалевского слышатся грозные нотки, но его глаза улыбаются. Он явно собирается за что-то сделать мне выволочку, но у нас с ним очень хорошие личные отношения и видно, что ему не очень-то приятна его обязанность. Решаю сделать общение ещё более неформальным и рассказать анекдот из своего будущего, адаптировав его к местным реалиям.
— Да вот, вспомнил недавний случай. Есть у меня знакомый, частенько к нам заходит, но денег обычно хватает только на чашечку кофе, а тут смотрю, просто сорит деньгами. И шампанское ему подайте самое дорогое, и клубника чтоб прямо с грядки была, а икру чтоб принесли не в вазочке, но в ведёрке из-под льда к шампанскому. Подсаживаюсь к нему за столик и спрашиваю: — Николай Петрович, а по какому такому случаю эти именины сердца и праздник желудка? Неужели наконец-то Ваша тётушка благополучно преставилась и богатое наследство племяннику оставила? А он отвечает:
— Миша, иду я к вам и гадаю что лучше. Просто чаю взять или загулять напоследок и взять к чаю булочку? А тут гляжу, над кофейней новую вывеску повесили, «Английский клуб». Дай думаю зайду, хоть погляжу как лимонники живут. Вхожу, осматриваюсь. В одном углу шары в биллиард гоняют, во втором сигары курят и бренди пьют. А в третьем вроде как в карты играют. Подхожу ближе, точно, в двадцать одно режутся!
— Думаю, а почему бы и мне не сыграть? Присаживаюсь, сдают мне две карты, десятку и девятку. Девятнадцать, мне хватит. Тут банкир себе сдаёт, тоже две карты и объявляет, что у него двадцать! А я ему и говорю, так ты карты-то засвети? Покажи мне сколько у тебя там выпало! А он мне сквозь зубы надменно так цедит. — У нас, в Английском Клубе, Джентльменам на слово верят! Миша, ты не поверишь… Тут ко мне карта как попёрла!
Дружный хохот трёх глоток разорвал тишину. Ну чисто как дети! Или как жеребцы стоялые…
— Мишка, ну ведь врёшь ты всё! У Вас там чашка кофе стоит дороже чем бокал коньяка в ином ресторане, да и не зайдёшь к вам просто так!
— Вру! — тут же покладисто соглашаюсь и многозначительно поднимаю вверх палец. — Но вру талантливо! Даже сам себе иногда верю… — и снова хохот, а что я сейчас-то смешного сказал? Чистая правда.
Довгалевский вытирает носовым платком слёзы, берёт со стола конверт с граммофонной пластинкой и протягивает мне.
— Можешь это объяснить?
Хм, Лещенко? И что тут надо объяснять? Вынимаю из конверта пластинку читаю этикетку и довольно улыбаюсь. Всё-таки Пётр Константинович выбрался в Англию. Фирма «Columbia» выпустила пластинку с его песнями. Оп-пачки? Так вот оно в чём дело! «Утомлённое солнце». Слова: Михаил Лапин. Музыка: Михаил Лапин. Хм, всё-таки Лещенко не решился приписать себе авторство. Своих музыкантов застеснялся, что ли? Ну, это его право, навязываться не стану. Да и нагоняя за это танго не боюсь, сегодня же оно в кабаре прозвучит в моём исполнении, а дальше Люда петь будет.
